Тори Ру - Ноль [litres]

Быстро киваю и пищу:

– Здравствуйте!

– Познакомься, это Соня! – оживляется Егор, но его мама заметно бледнеет.

– Соня? Какая Соня? – Она скользит ладонью по кафелю и отступает на шаг.

Я вскакиваю со стула:

– Меня зовут Соня Наумова. Я знаю всю правду и хочу извиниться перед вами за все, что сделала моя бабушка. Пожалуйста, простите меня!

Она замирает – взгляд затуманивается и внезапно становится расфокусированным:

– Соня Наумова умерла…

От подозрения, что красивая хрупкая мама Егора, возможно, не в порядке, по коже ползет озноб.

– А эта Наумова как тут оказалась? – Она включается в реальность, моргает и беспомощно озирается по сторонам. – Зачем ты ее впустил, Егор? Проверь двор: она никого с собой не привела?

Мне горько и обидно до едких слез, я почти не дышу от испуга, но терплю и смиренно жду продолжения.

– Неужели ты думаешь, что одних извинений будет достаточно?.. – Она обращает взор на меня и невесело усмехается. – Вы, бездушные сволочи, свели в могилу невиновного человека, но вам показалось мало…

– Ма, она просит у тебя прощения за то, чего не делала! – перебивает Егор и встает между нами. – Соня ни к чему не причастна и точно так же, как и мы, всю жизнь мучается!

– Да мне плевать!.. – Его мама трясет головой, будто хочет избавиться от ужасного видения.

Никогда еще мне не было настолько противно находиться в этом не принадлежащем мне целых шестнадцать лет теле, никогда еще не доводилось побывать в шкуре мерзкого, ненавистного кому-то существа…

Съежившись под ледяным взглядом, я пытаюсь проскользнуть в прихожую, но Егор удерживает меня за рукав.

– Так, ладно. Мам, познакомься, это моя девушка! – прочистив горло, громко произносит он.

– Что?.. – Кровь окончательно отливает от фарфорового лица. – Ты с ума сошел, Егор?

– Я с ней, мам. Я ей верю, – упрямо повторяет он, обхватив мое запястье, и смотрит матери в глаза. – Ты слышишь меня? Я ее люблю.

Шумно выдохнув, она оседает на табурет и закрывается ладонями:

– Господи, за что мне все это…

– Простите!.. – снова пищу и, высвободив руку, в ужасе выскальзываю из кухни.

Я проклинаю себя за то, что так бездумно заявилась в дом, где люди по-настоящему страдают из-за моего семейства. Где ненавидят и презирают мою бабушку. Где не жалуют меня. И поделом…

– Прошу тебя, не связывайся с ней, Егор! Они отнимут у тебя все… – из кухни слышатся рыдания.

Но парень снимает с крючка пуховик, помогает мне надеть его и, набросив пальто, буднично поясняет:

– Прости ее и не принимай на свой счет: она иногда перестает правильно мыслить. Но она добрая и все поймет.

Снег окончательно укутал городок, домики Заводской обзавелись пушистыми шапками, морозный воздух пахнет свежестью и январем.

Проваливаясь по колено в оставленные одиноким предшественником следы, я пробираюсь к остановке, пот льется ручьями, томление в груди похоже на боль.

Егор признался мне в любви. Сказал, что он теперь со мной.

Я попросила прощения у его мамы…

Голова кружится, я едва не приземляюсь в сугроб.

Спиной чувствую темный, оберегающий от возможных неприятностей взгляд, и по коже бегут приятные мурашки: Егор, отстав на несколько метров, провожает меня.

Мы похожи на обычных, посторонних друг другу прохожих.

Но мы вместе и мы есть.

В ожидании транспорта долго мерзну под голубым пластиковым козырьком. Вокруг ни души – где-то в неведомых краях увязли все машины и автобусы. Егор, прислонившись к тонкой стенке остановки с другой стороны, чиркает зажигалкой, и до меня долетает дым его тлеющей сигареты. Наплевав на осторожность, я выхожу под белые тучи, крадусь к нему, обнимаю изо всех сил и закрываю глаза. Слышу, как Егор щелчком отбрасывает окурок, и чувствую тепло рук, укрывающих меня от снега и всего света.

– Пошло оно все, – дыхание обжигает шею, не прикрытую сбившимся набок шарфом. – Знаешь, я очень рад, что ты пришла.

Теперь мне кажется, что я могу согнуть этот гребаный мир в бараний рог.

Утром, наблюдая за хлопотами бабушки, я чувствую лишь холодное превосходство над ней: она никогда не любила меня, и я теперь тоже держу за спиной нож, не менее острый, чем тот, что она всадила мне в спину. Совсем скоро эта «поборница справедливости» узнает, что ее старания прикрыть свою трусость поддельным благородством вынудили меня переметнуться в стан врага. Просто я еще не определилась с днем, когда припру ее к стене.