Анатолий Субботин - Мадонна и свиньи

– Смотри! – услышал я за спиной голос продавщицы.

– Что? – спросила её напарница.

– Манекен голову повернул!

– Который?

– Саша.

Я понял, что речь идёт обо мне, и принял обычное положение. Всё равно девушка уже ушла. Оказывается, меня зовут Саша, а я и не знал.

– Ты что, Ленка, с похмелья!?

– Нет… просто показалось.

Когда продавщицы отвлеклись, я осторожно огляделся. Справа от меня стоит молодой человек, а слева – молодая особа. Они невозмутимо смотрят перед собой. Как я раньше. Но я уже не тот.

Раньше я не задумывался над тем, что я здесь делаю. Теперь я знаю: я жду ЕЁ появления. Она проходит не каждый день, но всё-таки довольно часто. И всякий раз жаркая волна пробегает по мне сверху донизу, и в груди что-то начинает стучать. Жаль только, что она почти меня не замечает; лишь иногда бросит беглый взгляд, да и то не на лицо, а на одежду. После одного такого её взгляда я и сам полюбопытствовал, во что одет. На мне был спортивный костюм. «Эх, – подумал я, – если бы я был одет как джентльмен!» Я не люблю, когда парни и даже мужчины ходят в спортивных штанах и шортах. В этом чувствуется плебейский недостаток культуры.

Вскоре моё желание исполнилось. Два грузчика по приказу директора магазина подняли меня и понесли на стол для переодевания. Когда продавщица Лена обнажила моё тело, я вдруг, несмотря на то что со мной такое проделывали не впервые, испытал необычное чувство. Щёки мои словно загорелись. Заметив это, Лена хотела было крикнуть, но сдержалась – видимо, подумала, что ей всё равно не поверят и, мало того, сочтут за больную, и начнутся проблемы с работой. Может быть, она даже засомневалась, здорова ли она в самом деле?.. «А ведь Лена тоже девушка, – думал я, – но в ней чего-то нет, что есть в ТОЙ». Чего именно, я не знал.

Джентльменский вид (классическая пара, рубашка и галстук) не помог. Она скользнула по мне равнодушным взглядом, будто коньком по льду. Оно и понятно – ведь не за платье же (во всех ты, душенька, нарядах хороша!) я её полюбил.

День сменяется ночью, лето постепенно переходит в зиму. Прохожие облачились в пуховики и шубы, а деревья в парке, напротив, разделись, скинув листву. Странные деревья! Или им не холодно? А вот птицы мёрзнут. Вчера я видел (я теперь стал видеть далеко) на ветке двух съёжившихся синиц. Вдруг одна из них упала в сугроб. Вторая полетала над ней, полетала, да что поделаешь!.. Говорят, всё живое умирает. Значит, и моя девушка когда-нибудь… Но не хочется об этом думать. Почему я назвал её «моей»? Разве она моя? Как же не моя, если я жду её, мечтаю о ней?! Она моя мысленно.

«Как ты прекрасна! – мысленно обращаюсь я к ней. – Твои глаза – два малахита на снежной белизне. Сквозь них сияют ум, любопытство и озорство, а иногда – грусть. Улыбка твоя – оазис в пустыне, ожививший меня, придавший моей жизни смысл. А какое чудо твоя походка! Движения твои легки и грациозны. И даже шубка не мешает почувствовать, сколь гибко и упруго тело твоё! Глядя на тебя, хочется идти за тобой. Но пока я только головой могу пошевелить».

Сегодня она с другой девушкой – вероятно, с подругой; я их вижу иногда вместе. Обе в коротких платьях (теперь снова лето) тихо идут и беседуют. Напротив меня она останавливает подругу и, взглянув мне в лицо, отчего я краснею, говорит:

– Ужасно, что манекены делают по человеческому подобию! Порой мне кажется, что они живые. Например, вот этот… Это дьявольская путаница. Будь моя воля, я бы запретила.

– Но тогда нужно запретить всякое искусство, – сказала подруга. – И потом, как прикажете демонстрировать одежду?

– Что, если убрать головы?.. Нет, пожалуй, будет ещё страшней.

Подруга рассмеялась, затем серьёзно:

– Кстати, насчёт живых ты тоже не обольщайся.

– В каком смысле?

– А в таком, что всякий человек представляет собой только то, о чём он думает. А поскольку многие сосредоточены на материальном, то и получается, что бывают люди-машины, люди-дачи и даже люди-сковородки.

– Кошмар какой!.. Испортил тебя, Марина, твой философский факультет!

Девушки ушли, а я словно остолбенел. Чувства мои смешались. С одной стороны, я впервые услышал её голос, и это слегка картавящее произношение подбросило хворосту в огонь моего обожания. С другой стороны, я понял, что никогда, никогда она меня не полюбит! Ибо я мёртв. Я не знал, что манекены отличаются от людей настолько!

«Но как же так?! Я живой! – хотелось крикнуть ей вслед. – Быть может, прежде я и был неподвижен, как мои коллеги, что стоят справа и слева, но теперь ты изменила меня. Посмотри внимательно в мои глаза – разве они пустые?! Я уже ворочаю головой, а если бы ты поверила в меня, я бы стал тебе подобным и пластичным. Я бы разбил прозрачную стенку, которая зовётся стеклянной витриной, и шагнул к тебе!»