Андрей Уткин - Куклы вуду [СИ]

Пока мать пыталась сравнивать схожесть обоих мешков, дочь поднималась на лифте и входила в квартиру. Благо дверь была не заперта, поскольку мамочка примерно так же, как и больше полугода назад приходящая няня, заблокировала дверь от закрытия сквозняком. Что интересно, заблокировала тем же ботинком, что и няня. Так, словно ботинок был меченым. На нем наверно была «невидимая» надпись, которую могли прочитать только одаренные ясновиденьем. Мол, этим «обувком» дверцу заглушивают, дабы оную не захлопывало сквознячком, а то ведь в дверце встроен замок-защелка, который захлопывает оную при слабом нажатии… — И далее по тексту; там еще пространная инструкция к сему «расписному ботинку».

Мать вошла чуть-чуть попозже. Она наклонилась, чтоб убрать ботинок, а в квартире было всё так же темно. То есть, либо Марина вошла в темноту (свет включать не стала), либо доченька маме просто-напросто «приснилась», как совершенно правильно заметила няня по этому поводу. Потому что в квартире темнота и тишина…

Но маман ее парилась по этому поводу. Она, как ни в чем не бывало, включала свет, проходила… Ну, и начинала свое канюченье: «А почему ты все-таки не хочешь удвоить бумажные денежки, а, доченька?! Тебе, может, просто не нравится, что они бумажные?.. Ой, доченька… А где ты?..»

Она туда-сюда походила по комнатам — Мариночки нигде нет. Она уже остановилась, так, словно ничего не поняла, как… Марина спряталась за ее спиной…

— Ой, маленькая! В пряточки с мамой решила поиграть…

— Нет, — ответила Марина. — Я хотела спросить… Мне как-то неловко…

— Ну, давай — спрашивай…

— Можно, я тебя поцелую?

Теперь матери стало неловко. Мол, что же это такое: дочь не пойми где пропадала, она могла бы вообще — с концами… дематериализоваться… а мать, вместо того, чтоб ее расцеловать, да разобнимать (прижать к сердцу, как самое дорогое сокровище), набросилась на нее с какими-то идиотскими деньгами. Главное, прикопалась: не могла бы та бумажные денежки — трам-парарам, а не только одни копеечные. И как, мол, ты объяснишь, почему не могла…

Но дело в том, что дочка спросила так странно, не хочет ли маман, чтоб та ее поцеловала, что матери стало неловко скорее от тона, чем ото всей этой до идиотщины смехотворной ситуации.

— Так можно или нельзя? — напомнила девочка. — С другой стороны, это логично. Мы больше полугода не виделись, а ты меня про деньги спрашиваешь.

— Ну, я не знаю, — промямлила окончательно растерянная мамочка. — Может быть, можно.

Дочь спрашивала разрешения наверно потому, что не могла подпрыгнуть так высоко, чтоб чмокнуть маму в щечку. Потому маме пришлось специально для этого наклоняться. Для дочериного поцелуйчика.

Поскольку у мамы губы были обветренными, то дочь знала, что, стоит только хоть чуть-чуть прикусить, как губа сразу же начнет кровоточить. А девочке вполне хватало даже самой маленькой капельки крови.

То есть, чтоб обветренная губа треснула, то ее даже надкусывать не надо. Достаточно просто надавить… То есть, девочка может прижать эту губу своим лицом к зубам мамы, надавить, и кровь сразу же появится. — Так Марина и сделала.

И, пока лицо было плотно придвинуто к материному лицу, то та не заметила, что происходит. Мать смогла разглядеть это только тогда, когда дочь закончила с целованием.

Дело в том, что Марина была как две капли воды похожей на папу. Ее лицо на маму было совершенно непохожим. Но сейчас, после того, как она маму поцеловала… То есть, она не совсем поцеловала, а слизнула несколько кровинок с ее губы…

Мама посмотрела и удивилась. У дочери было такое лицо, как будто мать смотрится в зеркало. То есть, рост остался пятилетней девочки, платьице, волосы… Всё остальное… Но вот лицо — идеальная копия маминого.

— Мне что, спьяну показалось? — недоумевает мамаша. Мол, зря она поцапалась с няней. Втирала, что та под грибочками, а не маман. Ведь сейчас выясняется, что под оными некто другой…

— Это всего лишь легонький укол, — объясняет ей дочурка. — Но, если ты позволишь укусить себя нормально, то я могу полностью в тебя превратиться. Понимаешь, ты?

— Что-что я должна позволить? — показалось матери, что она не расслышала. Либо она сделала такой вид.

— Отхватить от тебя кусок пожирнее… Нет, если ты не понимаешь, то имей виду, что у меня есть, чем тебе угрожать. Теперь ты меня понимаешь, девица?

— Какая ж я девица?!

— Но и я не дочь тоже. Или что я, похожа? По лицу же, ведь, не определишь.