Майк Гелприн - Свой [СИ]

— Хорошо, Максим, — поймала я паузу в словоизвержении. — Я возьмусь за вашу проблему.

— Ой… — от неожиданности девчонка даже позабыла сдавить голос и дала петуха. — Спасибо, спасибо вам…

— Как определитесь с временем для сеансов, сообщите.

Ну что же, будем вправлять Максимушке мозги на место. Стану той крестной феей, которая не пустит Золушку на бал. Мне не впервой.

Едва девица отключилась, позвонили в дверь.

— Игорек! — я повисла у него на шее. — Знаешь, как я соскучилась?

Игорёк звонко шлепнул меня по заднице и двинулся на кухню.

— Пожрать есть?

Я вздохнула. Примитив, одна штука. Мышцы бугрятся, жопка круглится, ноги накачаны, член как камень, в башке дерьмо.

— Вот, мясо по-французски, — достала я противень из духовки.

А Игорек — мясо по-трущобски. Хорошее такое, молодое мясцо. Бухашкой особо не проспиртован, дурь не нюхает. А если вдруг занюхает… справлюсь, или я не психолог? Ну ладно, официально я никто, но любому дипломированному психологу форочку дам.

— Ну что, поел? — погладила я Игорька по вые, сунула руку ему под футболку и пощекотала спину.

— Угу.

— Тогда к сладкому? — я наклонилась, лизнула его в мочку уха. Главное, на кобелька не давить, инициативу на себя не брать. Он же мужыг, он же сомец, он же должен всё сам!

— Угу! — Игорек рыгнул, схватил меня в охапку и понес в спальню. Мужыг!

Трахал он меня долго, смачно. Сначала быстро и жадно, потом медленно и вдумчиво. Ну и славно. Здоровый хахель такой, безмозговый. Как раз то, что надо.

Ушел Игорек под вечер, не забыв сожрать остатки мяса. Он пытался намекнуть, что хорошо бы остаться на ночь и продолжить трахомарафон, но я сделала вид, что туповата, что у меня работа, а посему пока-пока.

Разумеется, я понимала, что долго эти предночные посиделки-полежалки продолжаться не могут и придется что-то решать.

Кровать еще пахла Игорьковыми потом и семенем, поэтому мне казалось, что засыпаю не одна.

Я проснулся, как обычно, посреди ночи. От простыни несло чужим мужиком. Хорошим, смачным, здоровым мужиком.

В холодильнике было пусто — только початая бутылка кефира да какая-то салатная жвачка. Эта сучка Вика мало того, что всласть натрахалась, так еще и всю жрачку схомячила, даже не подумав обо мне. Ну хорошо, тварь. Я тоже тогда о тебе не подумаю.

Я выудил из буфетного ящика припрятанное под салфетками дилдо. Стянул трусы, зашвырнул их на обеденный стол и вернулся в спальню. Там, среди ароматов чужого мужика и меня-женщины, я забил дилдо себе в жопу. А потом еще и еще, пока не выгнулся и не завыл, кусая край одеяла.

Завтра, Викусечка, тебе будет больно сидеть, мстительно подумал я, засыпая. А не надо было холодильник опустошать.

Я сделал закладку под днищем мусорного бака, другую в стыке между прохудившимися коленами водосточной трубы и принялся уже присматривать место для третьей, когда увидел шагах в двадцати конкурента.

Был он коренастым, плечистым качком года на три старше меня. И, в отличие от меня, работал в своей части района, на своей территории. Я же здесь был чужаком и сунулся сюда не от хорошей жизни. На ходку я теперь выбирался три, а то и четыре раза в неделю. Жанна, Маркина подруга, в деньгах нуждалась отчаянно. Операция на позвоночнике стоила бешеную сумму, и делать эту операцию нужно было срочно, иначе шансов встать с инвалидного кресла у Жанны не было ни единого.

Сказали бы мне пару месяцев назад, что я добровольно подпишусь ишачить на едва знакомую бабу, которая и не баба вовсе, а не пойми кто… Сказали бы, что стану рисковать из-за неё напороться на нож или загреметь на цугундер, я бы ни в жизнь не поверил. Возможно, накатил бы сказавшему в рожу, чтобы следил за базаром. И вот поди ж ты…

Не пойму, что со мной произошло. Я и с пацанами-то не водился, всегда был сам по себе, держался наособицу, если, конечно, не считать Славку. Вот он был мне и дружбаном, и братаном, и папашей с мамашей, вместе взятыми. При нём я даже в школу грёбаную без особого отвращения ходил.

Когда Славки не стало, я отпустил тормоза. Бабло, что Прыщ за ходки платил, долго в карманах не задерживалось. Кабаки, бухло, шмары. И снова кабаки, бухло, шмары. И опять.

А потом появилась Марка. Не подружка. Не любовница. Не шмара. Не пойми кто. И Жанна, рыжеволосая, худосочная, c зеленущими, сочащимися страхом и болью глазами на узком белокожем лице. Колясочный инвалид с травмой позвоночника двухгодичной давности. Лесбиянка, которая и трахаться-то уже не могла, потому что при резких движениях орала от нестерпимой боли.