Ширин Шафиева - Не спи под инжировым деревом

Есть и другие. Крупные рыбины. Журналисты с большой буквы Ж. Их можно пересчитать по пальцам одной руки, и оттого все их знают. А ещё оттого, что именно они взяли на себя груз освещения глобальных проблем, будь то бытовое насилие над женщинами или массовые убийства бездомных животных. Однако не стоит думать, что они сеют вокруг себя лишь мрак, негатив и ненависть. Пишут они и о добром и вечном. И всё же в первую очередь к ним обращаются обиженные и обездоленные – за кропотливо проведённым расследованием, за возможностью выкрикнуть правду, всколыхнуть воды интернета. Воды колышутся, иногда поднимаются целые шторма, но и они в итоге стихают. Все любят Настоящих Журналистов.

А ещё есть Она. Журналист – Белая Акула. Не дай вам бог попасться в поле её зрения (если, конечно, на вас не стоит волшебная защита от гнева и отвращения многих и многих людей). Для Неё нет запретных тем, наоборот – чем отвратительнее, тем лучше. Она набрасывается на жертву, не дав ей опомниться и защитить себя, и рвёт её на части. Не всегда жертва – конкретный человек, зачастую это какое-нибудь социальное явление, к счастью для самого себя, обезличенное. Чем же отличается Белая Акула от прочих крупных рыб? Она точно так же проводит расследования и не боится поведать правду (точнее, то, что она сама считает правдой). Но крупные рыбы миролюбивы. Они не спешат клеймить неугодных, предавать анафеме провинившихся, призывать к насилию. Белая Акула не высказывает свою точку зрения. Ей это не нужно, ведь она считает, что её точка зрения – единственная возможная. Её статьи – её убийства, её слова – её зубы. Если бы это было разрешено, статьи состояли бы из сплошной матерной ругани и угроз физической и метафизической расправой. Но подобные изыски пока ещё не приветствуется, поэтому статьи наполнены в основном проклятьями. Комментаторы, как рыбы-прилипалы, любят присоединяться к этому пиршеству гнева. Иногда в зубы Белой Акулы попадается по-настоящему виновный, и тогда справедливость обрушивается на голову мерзавца, подобно цунами. Но трагедия в том, что не гнушается Белая Акула и заказных статей и в погоне за высокими рейтингами часто выставляет факты в выгодном ей свете. Не разобравшись толком, спешит она создать драму, где роль главного злодея отведена намеченной ею жертве. А прилипалам всё равно, кого ненавидеть…

Существует множество способов осквернить могилу. Не все они надёжны. Мы с Ниязи выбрали щадящий вариант – понаписать всяких гадостей на памятнике. Всё написанное можно будет потом легко отмыть, решили мы.

Пробираясь в сумерках среди безмолвных камней и деревьев на пару с Ниязи, я думал о сюрреализме ситуации: я крадусь по кладбищу к самому себе на могилу, чтобы надругаться над ней. Мы были вооружены двумя баллончиками с красной и белой красками. Ниязи несколько часов составлял текст для надписей, хотя, на мой взгляд, можно было вполне ограничиться изображениями древних символов плодородия.

– Не поймают ли нас полицаи? – беспокоился я, озираясь.

– Не льсти себе, – фыркнул Ниязи. – Им будет плевать, даже если мы вскроем могилу и вытащим на свет твоё разлагающееся тело. Они появятся, только когда мы начнём выдёргивать из твоего рта золотые зубы.

– Если бы в моём рту были золотые зубы, я бы их сам давно уже выдернул, – пробормотал я.

– А что такое? – оживился Ниязи. – У тебя напряг с финансами?

– Мне перестали давать работу.

– Ты её ищешь?

– Раньше она всегда сама находила меня. Я, знаешь ли, очень хороший специалист.

– Почему бы тебе тогда не устроиться на постоянную работу?

– А тебе почему бы не устроиться? – огрызнулся я.

– О, у меня работа постоянная, – лукаво улыбнулся Ниязи. – Я исполняю тайные желания людей. А они, знаешь ли, постоянно чего-то желают. Недаром же моё имя переводится как «желание».

От этих слов я поёжился. «Он всего лишь Ниязи, – сказал я себе, – и, как всегда, придуривается».

Моя могила стала похожа на цветущий сад. Под букетами (в основном дешёвых гвоздик, но разглядели мои глаза и редкие розы) почти не было видно изваянной из чёрного мрамора гитары.

– Мне никогда в жизни не дарили цветов, – сказал я.

– Попрощайся с ними, и за дело. – Ниязи начал небрежно сбрасывать цветы, расчищая нам пространство для творчества.

– Эй! – возмутился я. – Они же ещё совсем свежие.

– Ну так собери и подари их Сайке. Кстати, как у вас с ней дела?

– Нормально. – Мне не хотелось обсуждать с ним наши отношения, которые представлялись мне в последнее время в образе грузного агонизирующего животного, которое одновременно желает и выжить, и избавиться от страданий. Взгляд Ниязи, однако, подобно металлическому пруту, который суют в засорившуюся канализацию, проник в глубины моей души, вытягивая оттуда чёрный склизкий комок моих сомнений и переживаний, которые я, сам того не ожидая, вывалил перед ним.