Ши Эрншоу - Зимняя Чаща

– Не обращай на них внимания, – взмахнув рукой, говорит Сюзи и смахивает упавшую на плечо длинную прядь волос. – Они просто бесятся, что их загнали жить в эти жалкие горы.

Но не потому они называют меня лунатичкой и хмуро косятся из-под опущенных бровей, что бесятся от скуки. Они боятся меня. Верят, что кровь в моих жилах чернее ночи, а вместо сердца клубок из колючек, пропитанных уксусом. Меня нужно опасаться. А еще лучше – обходить стороной за километр.

Эти парни не знают, что, в отличие от прежних Уокеров, у меня нет ночной тени, облегающей словно плащ.

Сюзи прокашливается и говорит, высоко задрав подбородок:

– Это Ретт.

Она кивает на парня с ямочкой на щеке, а тот смотрит на меня, но не улыбается, просто окидывает холодным, оценивающим взглядом. Словно пытается прикинуть, правда ли все, что говорят обо мне, или это просто сплетни. Могу ли я на самом деле заморозить кровь в жилах человека одним щелчком пальцев. Если честно, в этот момент мне очень хочется, чтобы я это могла.

– А это Лин, – продолжает Сюзи, указывая взглядом на парня слева от меня, который кивает мне, но не произносит ни слова. На нем большой, не по росту, синий пуховик, в котором Лин выглядит как в коконе – капюшон поднят, руки засунуты глубоко в карманы.

Такое впечатление, что он их решил не вынимать оттуда до самой весны, а сейчас промерз так, как никогда в жизни. Возможно, его прислали сюда из каких-нибудь теплых краев, Калифорнии, например, или Флориды. Оттуда, где небо всегда голубое, а воздух пахнет кокосами.

– Я Джаспер, – представляется третий парень, тот, что в одном свитере с оленем. Он улыбается, приподнимает бровь и говорит, протягивая мне бутылку: – Виски?

Но я игнорирую его предложение.

Мне не интересно, как их зовут; я пришла сюда не чтобы тусоваться с ними – пить виски, жарить зефир на костре и рассказывать глупые детские страшилки.

– Вы должны потушить огонь, – вновь, еще жестче повторяю я.

Ретт ухмыляется, берет палку и тычет ею в костер, поднимая еще больше искр, которые сыплются на ветки, дразня деревья.

– Может, нам следует послушать ее, – говорит Лин, пожимая плечами в своей слишком большой для него куртке. – После всего, что случилось…

Ретт взмахивает палкой, с ее обугленного почерневшего кончика поднимается вверх струйка сизого дыма.

– Заткнись, Лин, – говорит он, обнимая свободной рукой Сюзи. – Мы об этом не говорим.

– Да кому она расскажет? – отвечает Лин, бросая быстрый взгляд на меня.

– Всем, кому захочет, – говорит Джаспер, помахивая в воздухе бутылкой.

– Вот засада, – бормочет Лин и пинает ногой снег, выбивая под ним ямку в красноватой глинистой земле, которая прилипает к его башмаку.

По его глазам я вижу, что ему есть что сказать, только сделать этого он не может.

– Вся эта история – сплошная засада, – соглашается Ретт, втыкая дымящуюся палку в снег возле ног, и смотрит на Лина из-под своей смешной шапки так, словно приказывает ему молчать. – Но что сделано, то сделано.

Теперь я понимаю, что передо мной не просто трое парней, которые украли где-то бутылку спиртного и пошли на озеро, чтобы выпить ее. Нет, у них здесь что-то вроде собрания. Сходка. Они здесь, чтобы тайком от всех поговорить о том, что случилось. А что случилось?

– Дорогу рано или поздно расчистят, и тогда нам так или иначе придется иметь с этим дело, – поднимает на него глаза Лин.

– Твари не знают, что случилось, – холодно отвечает ему Ретт.

«Твари»? Я знаю, что так парни иногда называют вожатых.

– Твари – идиоты. Во сто раз хуже придется, когда следователь свои вопросы начнет задавать, – говорит Джаспер. Тут его пошатывает, и из бутылки, которую он держит в руке, на снег падает несколько янтарных капель. – Этот лагерь был для меня последним шансом, – его брови сходятся к переносице, во взгляде читается неуверенность и страх. Он очень боится того, что с ним может произойти. – Если я засвечусь, – продолжает он, – мои предки меня обратно домой не пустят.

Они замолкают, и слышен только ветер, который поднимает белые вихри с поверхности озера, свистит в ветвях деревьев, сдувая с них снежные шапки. Здешнему лесу не нравится наше ночное сборище, наши громкие голоса, языки пламени и снопы искр. Мы разбудили лес, и это очень плохо.

– Вы говорите о парне, который умер? – осмеливаюсь спросить я.

От моих слов все дружно вздрагивают. Я тяжело сглатываю, чувствуя на себе сразу столько взглядов, и сразу понимаю, что я здесь в абсолютном меньшинстве. Пожалуй, не стоило мне сюда приходить, плохая это была идея. А сейчас над полянкой повисает напряженная тишина, даже деревья, кажется, склоняются ближе, внимательно слушают, шевелят ветками, пробуждаясь от снежного сна.