Ши Эрншоу - Зимняя Чаща

В горле больше нет едкого привкуса дыма. И раскаленные угольки не летят с деревьев, не обжигают мне кожу. Надо мной зеленые пышные сосны, а зимний воздух чист и свеж.

И никакого ревущего в лесу пламени пожара.

Я встаю, прижимаюсь ладонями к стволу сосны, глубоко дышу, и ветер холодит мне шею. Моя кожа покрывается мурашками.

Надвигается буря. Воздух дрожит, небо приняло знакомый иссиня-черный оттенок. Снова дежавю. Снова воспоминание, которое я не могу ни зафиксировать, ни расшифровать, как в коллекции мистера Перкинса, где под каждой рамочкой с засушенным под стеклом листком или жучком красуется табличка с его латинским названием.

Звон в ушах становится невыносимым, переходит в раздающийся у меня в голове крик. Я знаю, что уже была здесь раньше. Стояла под этими деревьями. И снег летел вниз такими же крупными белыми хлопьями.

Дрожащей рукой отвожу в сторону упавшую на глаза прядь волос и неожиданно чувствую какую-то знакомую тяжесть на пальце. Кольцо. Бабушкино кольцо. На поверхности жемчужно-серого лунного камня отражается небо. Кольцо снова на своем месте, словно оно и не терялось никогда, не тонуло в озере. Никогда не соскальзывало с моего пальца.

Случилось что-то еще, что-то еще.

Опускаю глаза вниз, себе под ноги, ищу книгу заклинаний, которая была у меня в руках, когда я упала в озеро, но ее здесь нет.

Кольцо вернулось. А книга заклинаний исчезла.

Что-то действительно произошло – со мной, с лесом, со всем вокруг. Я не помню, как я тонула. Не могу вернуть в памяти ледяной холод хлынувшей в мои легкие воды. Боль умирания. Приход смерти.

Оборачиваюсь, смотрю вокруг, но не вижу ни Оливера, ни кого-либо еще.

Я одна.

Отлепляюсь от дерева и на дрожащих ногах начинаю спускаться по склону к озеру. Чувствую, как расступаются деревья, давая мне дорогу. Заставляю свои легкие дышать, заставляю себя вспомнить, где север, а где юг, где земля, а где небо. Очень странно течет время вокруг меня: секунды ускользают, словно снующие среди камышей серебряные рыбки.

Если бы здесь была бабушка, она взглянула бы на деревья, на темное, затянутое снегом небо, в мои глаза заглянула бы и сразу поняла, сон все это или нет. Она поняла бы, почему я не утонула в озере. И почему из-под моих ног не поднимаются больше облака пепла.

Но сейчас моя бабушка далеко. Очень, очень далеко.

Я останавливаюсь на берегу, складываю руки на груди и от удивления открываю рот. Дело в том, что нигде нет почерневших от огня деревьев, и алые искры не летят снопами по черному небу. Ряд летних домиков на месте, и лагерь для трудных подростков на другом берегу озера стоит как прежде, не превратившись в груды дымящейся золы. А выше по склону, среди сосен все также виден мой дом.

Ничего не сгорело.

Я приближаюсь к самому краю берега, лед потрескивает, устанавливаясь, а сквозь падающий снег до меня доносятся голоса парней – они громко кричат и смеются.

Эти звуки раздаются с противоположной стороны озера.

Вероятно, мне надо бы вернуться к себе домой, обогреться у огня, просушить свои волосы, одежду. Но я не делаю этого. Я иду на голоса парней. Потому что эти голоса кажутся мне знакомыми. Потому что что-то не так. Что-то изменилось.

Не что-то. Все стало до ужаса другим.

Я прохожу мимо пристани, лодочного сарая и хижины мистера Перкинса. Замечаю в окнах хижины свет, причем это не мерцающий огонек свечи, но ровный, сильный свет электрической лампы. Значит, электричество снова наладили. За окном вижу самого мистера Перкинса, он смотрит на то, как падает снег, а увидев меня, машет мне рукой и улыбается. Он не убежал по занесенной снегом дороге, спасаясь от лесного пожара, потому что… никакого пожара не было. Я машу ему в ответ, чувствуя, как при этом дрожат мои пальцы.

Если мистер Перкинс может видеть меня, значит, я не умерла. Не утонула в озере.

Но все равно что-то во всем этом не так.

И это «что-то» смутно мерцает в глубине моего сознания, но я никак не могу поймать эту мысль за хвостик.

Не могу объяснить, что именно не так в окружающем меня мире.

Я иду быстрее на голоса парней, навстречу голосу, который, как мне кажется, должен принадлежать Оливеру. А когда дохожу до кладбища, этого странной формы клочка земли, где покоятся мертвые, у меня перехватывает дыхание.

Среди могил стоят парни. Все пятеро.

Сквозь падающий снег я узнаю темные фигуры Джаспера, Ретта и Лина. Они смеются, передают друг другу бутылку, из которой по очереди отпивают темно-коричневую жидкость. Макс тоже здесь, он стоит, опираясь на надгробие. Его светлые волосы по цвету почти сливаются со снегом.