Ирина Родионова - Тьма [litres]

Он сидел, сгорбленный и нахохлившийся, сунув руки в карманы, и смотрел на нее с каким-то непонятным выражением. Самое страшное началось потом, когда одноклассники перестали умирать, когда все стало ясно со Славиком и они впервые, освободившись от тягостного страха смерти, взглянули правде в лицо.

Взглянули в лицо Мальку, лежащему на больничной кровати. Взглянули в Верины ледяные глаза, на ее кривые глубокие шрамы… Вера долго молчала, не желая ни с кем разговаривать.

И каждый, каждый из выживших десятиклассников теперь знал, что все они могли спастись. Звонок Вити той ночью, когда Веру полосовали ножами и спицами… Мишка в мужском туалете, крепко держащая Малька за руку.

Они все могли выжить. И вот – ровные холмики могил, выгорающие венки и пластмассовые букеты.

Мишка села на лавочку рядом с Витей, прижалась к его теплому боку и замолчала, глядя на гвоздики. Светлое лицо согревало слабое солнце, но и этого было достаточно. Придя домой, Мишка заметит покрасневшую кожу и поймет, что это первый ее загар, не считая белой полосы от шапки.

В пуховике было жарко, и Мишка расстегнула воротник. Капали сосульки. Каркали грачи. Едва доносилась из наушников тяжелая музыка.

Тихо. Тепло.

Хорошо.

Они помолчали.

– Что про Славика слышно? – спросила Мишка чуть погодя. Витя пожал плечами:

– Мамка к ним ходила, помогала его матери. Славик в психушке. Говорят, долго еще не выпустят. Необратимые процессы, какое-то дегенеративное заболевание… У него шизофрению нашли, Миш.

– Но ведь это все не шизофрения. – Она обвела рукой могилы одноклассников и учительницы, вновь прочла надписи на табличках, заглянула в открытые лица на фотографиях. Поежилась, хоть спина и вспотела от духоты. Витя молчал.

Над ними пролетели стайкой воробьи. Небо скользило безмолвно и равнодушно.

– Ты правда думаешь, что это он?.. – спросил Витя, повернувшись к ней. Глаза его, повзрослевшие и печальные, казались глазами мудрого старика.

– Да. Он сам рассказал… Он рисовал их, монстров, которые убивали. Славик мне даже показывал… моего. Рот, черный рот с гнилыми зубами. Просто рот, и больше ничего. Сказал, что оно убьет меня этой же ночью.

– Я все равно не могу в это поверить, – выдохнул Витя и, покопавшись в телефоне, выключил музыку. Сжал пальцами виски. – Это ведь такой бред…

– Думай что хочешь, – сказала Мишка. – Если у тебя есть версии получше, верь в них. Я верю в эту. Это никак больше не объяснить…

– Почему он остался в живых? – спросил Витя, и этот вопрос стал самым главным вопросом в их жизнях. Они ломали головы, они просыпались с этой мыслью и засыпали, думая, почему Славик не умер той ночью.

– Я думаю, они пришли к нему.

– Они?..

– Да. Все монстры, которых он нарисовал. Я пообещала ему тогда, что эта огромная ненависть в итоге станет слишком большой и сожрет его самого. Он расхохотался мне в лицо. Но я думаю, что это все-таки случилось.

– Почему?..

– А почему вставали его рисунки? Почему он, научившись оживлять бумагу, решил поубивать всех к чертовой матери? Почему он рисовал и рисовал их, не в силах остановиться, даже когда обиды остались позади? Я ничего ему не сделала. Но он хотел убить и меня. Слишком много ненависти, он не справился, не удержал ее в руках.

– Ты так говоришь, будто и правда знаешь…

– Может, это бред, я не уверена в этом… Но я знаю, что он творил еще большее зло, чем равнодушие в нашем классе. Они ведь все такие, классы, в любом другом городе, куда ни плюнь. Равнодушие – это мы, и оно повсюду, будто тьма, будто чернота…

Витя притих, чутко прислушиваясь к каждому ее слову. А Мишка, будто устав молчать всю свою жизнь, говорила и говорила, горячо и с убеждением, будто хотела заставить поверить в это даже низенькие холмы на могилах у одноклассников.

– Сейчас дружбы почти не осталось. Мне мама рассказывала, как они раньше общались в школе, как в походы ходили, сценки ставили, сливу рвали на заброшках… Мы не такие. Но бороться злом со злобой – это худшее, что только можно придумать.

– Это-то ясно… Но что дальше? Славик просто сошел с ума?..

– Я думаю, он теперь вечно будет со своими творениями. Не знаю, что они делают с ним, но думаю, что ему очень больно. И… Мне его даже немного жалко.

Витя глянул на нее как на умалишенную. Замолчал надолго, будто сживался с этой мыслью.

– Мы тоже молодцы, – в конце концов сказал он. – Их же можно было спасти… Но пока их убивали, мы боялись. Мы десять лет рядом, а ничегошеньки, ничего не сделали… Я так и знал, что это Славка. Сразу знал. Надо было самому его завалить, и все были бы живы…