Джаспер ДеВитт - Пациент

Но через девять месяцев все начало ухудшаться всерьез. Джозефа все сильнее охватывали апатия и полная безучастность. Если шестилетний ребенок вообще может страдать от депрессии, то я бы сказала, что так оно и было. Он особо про это не говорил, но иногда ночами мы слышали, как он всхлипывает. Но тут… Тут Джозеф вдруг спустился к завтраку с синяками и ссадинами. Мне понадобилась пара дней, чтобы осознать, что это такое, – я думала, что он просто подрался, играя с приятелями, но там были еще и царапины, по всей длине обеих рук. Тут я поняла, что больше такого не вынесу, и попросила Чарльза позвонить Томасу, который велел нам привезти его в КГПЛ.

Она допила остатки в стакане и, явно пытаясь сохранять присутствие духа, примолкла и опять направилась к графину. Повернувшись ко мне спиной, наполнила свой стакан, и я не стал вмешиваться. Я чувствовал, что эта история была тем, что она так долго держала в себе и теперь должна была выплеснуть наружу.

– Его оставили там. По-моему, на сутки или на двое, точно не помню. Но когда он вернулся домой, Паркер, вы бы просто не поверили, что этот мальчик хоть когда-либо мог быть чем-то испуган. Он восторженно болтал без умолку всю дорогу домой, повторяя, что больше не боится этого чудовища. Что теперь он храбрый, что эта тварь – всего лишь он сам, пугающий сам себя. «Я не боюсь сам себя, мамочка, так что и ее теперь тоже не боюсь! Доктор в крепости для испуганных людей так мне сказал!» Вот что он постоянно повторял.

Мать Джо криво усмехнулась.

– Казалось бы, не более чем вариация на тему того, что Чарльз говорил ему больше года – что эта тварь не настоящая, что никаких чудовищ не бывает, что он просто сам себе все это вообразил, – но я полагаю, дело было в том, что такое сказал именно Томас. Совершенно особенный тип врача. Мы все равно пытались дать Джозефу успокоительное перед сном, но он категорически его отверг – мол, теперь ему это не надо. Сказал, что хочет встретить это чудовище лицом к лицу и дать ему знать, что больше его не боится.

Я заметил, что руки у Марты дрожали, когда она опять поднесла стакан к губам.

– Ну, поначалу мы все-таки опять услышали крики, но когда подошли к двери его спальни, Джо уже успокоился. Подумали, что он пытается противостоять своим страхам, что сказанное ему врачом действительно подействовало. И когда той ночью он больше даже не пикнул, мы было решили, что наконец-то он спокойно уснул.

Но на следующее утро мы нашли Джозефа забившимся в угол. Он издавал какие-то жуткие звуки и… и вроде как злобно скалился на нас. То, как он на меня смотрел… Я его просто не узнавала! Это было ужасно… Так что мы немедленно отвезли его обратно к Томасу, – продолжала она. – Знаю, жутко так говорить, но как только он отправился в больницу, словно какая-то туча рассеялась над этим домом! И я понимаю, что дело наверняка ни в чем ином, кроме как в моей собственной отчаянной нужде не ощущать такую беспомощность, но я… я давно уже не могу себя простить, что винила только своего маленького мальчика во всем, что с ним произошло! Что недостаточно его любила, чтобы как следует поддержать. И что как раз поэтому он… именно такой, какой есть.

Согласно моей теории, прозвучало это не особо убедительно, но подобное описание со всеми его мрачными подробностями лишь подтвердило, что произошедшее стало для нее настоящей трагедией.

– Не думаю, что вам следует винить себя. Совершенно ясно, что вы любите его, и, насколько я могу судить, ваш супруг тоже его любил, – сказал я. И тут же подпустил мягкости в свой тон. – Если вы не против, что я об этом спрашиваю, но почему вы ни разу не навестили Джо за все то время, что он находится в больнице?

Марта бросила на меня полный муки взгляд.

– Мы очень хотели, Паркер. – Произнесла она это совсем тихо, почти что шепотом. – Поверьте мне, все эти годы нам хотелось этого больше всего на свете! Но Томас был против. Говорил нам, что наше присутствие может расстроить Джозефа, что тот слишком непредсказуем, чтобы лишний раз его тревожить. Мы постоянно спрашивали, когда же все благополучно завершится, но со временем Томас просто потерял с нами терпение. Практически кричал на нас, что Джозеф – мой маленький Джо – это опасный псих. Нестабильный. Склонный к насилию. Твердил нам, что для нашего же блага, равно как и для блага Джозефа, держать нас подальше друг от друга. Если ситуация улучшится, говорил он, то нас сразу поставят в известность. Но шли годы, и… ничего не менялось. Со временем мы оставили любые надежды. По-моему, это и сломало Чарльза…