Эдвард Ли - Ужас Иннсвича

— Должно быть, вам очень трудно растить детей одной.

— О, совершенно нет, мне помогает отчим. Хоть он уже и старый, да и Пол… ну …

Внезапно из задней комнаты раздался глухой стук, который я воспринял как недовольное человеческое ворчание.

— Ну, что он еще натворил? — заскулила Мэри, — я сейчас вернусь, Фостер.

И сразу же поспешила выйти через дверь позади прилавка.

Я не мог не подслушать:

— Ты не можешь подождать? — раздался приглушённый голос Мэри.

— Нет! Не могу! — донёсся раздражённый мужской голос.

— Но у входа стоит приятный молодой человек, и он пригласил меня пообедать с ним! А теперь… — пауза, затем, как показалось, хрюканье. — …вернись в кресло! Тебе придется подождать! Я ненадолго…

— Я попробую…

Мэри вернулась с застенчивой улыбкой, а затем почти прошептала:

— Боюсь, это был Пол, он просто пытался привлечь внимание, — она, казалось, сдерживала себя от внутреннего гнева. — Причина, по которой вам не стоит встречаться с ним… — она замялась, — …его травмы. Он очень застенчив — несколько лет назад с ним произошел ужасный несчастный случай.

Знаю, это эгоистично, но меня передернуло, когда я понял, что реальный прототип лавкрафтовского «бакалейного юноши» находится по ту сторону двери и недоступен мне. А что с этими травмами? Нет никакого благородного способа, чтобы узнать.

— Я разрешаю ему оставаться в подсобке, пока работаю, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Иногда он даже спит здесь, когда никто не может отвезти его домой.

— А, понятно. Это, гм, хорошо, что вы можете за ним присмотреть, — это всё, что я мог сказать, но что еще она могла иметь в виду, настаивая, вернуться в свое кресло… ? Это и замечание о дороге домой?

Скорей всего она имела в виду инвалидное кресло.

Момент был неловкий, но именно моего эгоизма хватило, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Прежде чем я уйду, могу я спросить?

Она наклонилась, уперлась локтями в стойку, положила подбородок на кулаки и улыбнулась так, что мне показалось, будто это сон, хотя я и не мог сметь думать, что я привлекателен для неё.

— Спрашивайте, о чем угодно, Фостер. Вы действительно очень интересный человек.

Я громко сглотнул? Надеюсь, что нет!

— Я решил найти тихое местечко на открытом воздухе, чтобы почитать, — и поднял книгу. — Эта история моя любимая у Лавкрафта, и она вдохновлена вашим городом, и перечитав её здесь, я надеюсь получить совершенно новые впечатления.

— Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала она. — Но Олмстед, который вы видите сегодня, совсем не похож на тот, что мистер Лавкрафт видел здесь много лет назад.

— Вот к чему я и клоню! — воскликнул я, пораженный ее проницательностью. — Кстати, у вас случайно нет фотографий Олмстеда до реконструкции? Я бы с удовольствием сравнил их с описаниями Лавкрафта в книге.

— У нас никогда не было фотоаппарата, но… — она подняла палец. — Есть одни человек, с которым вы могли бы поговорить. Ну может, конечно, это не самая хорошая идея.

Она дразнит меня сейчас? Я совершенно растерялся .

— Мэри, умоляю вас, пожалуйста…

— Есть один горожанин, который был фотографом; он даже учился в Нью-Йорке и делал снимки для газет. Он даже сфотографировал мистера Лавкрафта, стоящего на лужайке церкви «Нью Грин» с Полом. На заднем плане видна вся набережная, бухта и маяк, старый нефтеперерабатывающий завод Ларша и городская пристань, которую тогда называли Иннсвич-Пойнт.

Я мог рухнуть в обморок после этих новых параллелей! Иннсвич: очевидно изменённый Инсмут. Старый маяк, который стоял на пресловутом Рифе Дьявола , где обитали Батрахианские Глубоководные. И нефтеперерабатывающий завод Ларша: в Великом рассказе Лавкрафта это было на нефтеперерабатывающем заводе Марша , где золотые побрякушки, дарованные последователям Глубоководных, были переплавлены и проданы на рынке. Я, во что бы то ни стало, просто ОБЯЗАН был увидеть эти фотографии!

— Пожалуйста, Мэри, скажите, как мне найти этого фотографа? Для меня это очень важно, правда…

Она снова улыбнулась.

— Как я могу вам отказать? Я только хочу сказать, что это плохая идея. Фотографа зовут Сайрус Зейлен. Ему примерно лет сорок, но выглядит он на все шестьдесят. Он всегда носит один и тот же длинный чёрный плащ. От него ужасно пахнет, и он… он просто нехороший человек. Он живёт в богадельне за новой пожарной станцией.

Сайрус Зейлен. По-видимому, попрошайка или, говоря словами Лавкрафта, «бездельник». В Провиденсе их называли «бомжами» и «пьянью».