Лин Яровой - Зазеркалье

— На, — сказал уголовник и вытащил из кармана что-то блестящее. — На кухне, видимо, в кипише обронил.

Я опустил глаза и понял, что Сивый протягивает мне отцовскую булавку. Он держал её, слов нож, — острием к себе.

— Спасибо, — кивнул я. Забрал иглу и подколол обратно к ткани ветровки. Затем спросил, глядя на разбитую губу: — Сильно помял?

— Жить буду, — усмехнулся уголовник. — Че хотел-то? Мне Саныч звякнул, сказал к тебе метнуться. Насчёт окон обсудить?

Я нахмурился, не сразу сообразив, о чём идёт речь. Затем глянул на дом Макса, увидел разбитые стёкла и вспомнил.

— Насчёт них тоже.

— Рассчитаюсь, че тут поделать. У Костяна денег нет. С меня спрашивай. Что ещё?

Я указал глазами в сторону калитки.

— Пойдём во двор. Не здесь.

Сивый ухмыльнулся и кивнул. Развернувшись, зашагал к дому Макса, шаркая ногами по гравийке.

Мы зашли во двор. Сивый встал возле крыльца веранды. Покрутил головой, изучая полянку, сарай, баню, колодец.

— Ночью здесь по-другому было, — сказал уголовник. — Повеселее как-то.

— Потому что датый был.

— А я и сейчас на рогах.

— Кто бы сомневался. Впрочем, я тоже. Что стоишь? В дом пошли, в дом.

Сивый глянул на меня, прищурившись. Я мотнул головой, пропуская его вперёд. Уголовник вновь ухмыльнулся, затем пожал плечами и забежал по ступенькам крыльца. Поднявшись следом, я открыл дверь, и вновь пропустил Сивого перед собой.

— Че у тебя здесь за бардак? — спросил уголовник, глядя на опрокинутую мебель. — Шмон что ли был?

Я пропустил его слова мимо ушей. Перевернул стол обратно на ножки, пододвинул табуреты и, кивнув на них, сказал:

— Садись. Можешь не разуваться.

— Спасибо. Насиделся.

Я невольно прыснул смехом.

— Сам виноват.

— Да я и не спорю.

Сивый всё-таки присел за стол. Так и не вытащив рук из карманов, принялся с любопытством рассматривать интерьер гостиной, пока я кипятил чайник.

— О чём базарить будем?

— О нашем общем друге.

Уголовник приподнял рассеченную шрамом бровь. Я кивнул в сторону окон, выходящих во двор.

— О Колебине.

Сивый поёрзал на табурете. Нервно усмехнулся. Потер пальцем нос.

— И чё хочешь знать?

— Это он к тебе приходил? Тогда, в седьмом году.

Сивый промолчал. Пожевал опухшую губу и отвел глаза в сторону. Я не торопил его. Поставил на стол два стакана с кипятком. Налил чай из заварника. Выждав минуту, мягко произнёс:

— Давай, Серёжа. Не ломайся, как гимназистка. Знаю: ты много об этом думал, когда сидел. По-любому прикидывал, что за голос тогда звучал, правильно? Я тебе тогда не поверил, а сейчас всё поменялось немного. Считай, у нас интересы сошлись.

Уголовник думал ещё какое-то время. Затем взял стакан с чаем, отхлебнул громко и кивнул.

— Ладно… Хер, с ним. Да, ты прав. Это Валера был.

— Уверен?

— Теперь уверен. До этого лета только подозревал, а недавно Костян рассказал, как они в хату к нему сунулись. Как этот чёрт из дома вышел… Колдун, сука.

— Так он живой был?

— Кто?

— Старик.

— Сам знаешь, что нет. Никол его с пацанами на Мраморной нашёл по лету — уже вяленого.

— Я имею в виду тогда в доме. Когда он брату твоему явился. Он живой был?

— Костян говорил, что выглядел как настоящий. Только чёрный, сука, весь. То ли в земле, то ли в саже зачуханный.

Мой стакан замер на полпути ко рту.

— В саже?

— Ага. Как будто из печки вылез.

Я отставил чай в сторону. Забарабанил пальцами по столу.

Сивый опустил взгляд, посмотрел на мою ладонь и усмехнулся.

— Прям как батя.

— Что?

— Пальцами стучишь. Батя твой тоже вечно музычку отбивал. У него погоняло было среди пацанов — Пианист. Я к нему по малолетке часто попадал. — Сивый вновь глянул на меня. Покачал головой и сказал: — Похож ты на него, пиздец.

— Он и был пианист, — ответил я после недолгого молчания. Затем быстро вернул уголовника к теме: — Но речь сейчас не о нём. Расскажи, как всё было тогда. С этим голосом.

Сивый чуть скривил лицо, затем хлебнул ещё из стакана.

— Да не помню уже толком. Всё, как в тумане.

— И всё-таки? Как появился голос?

— Как-как… — ухмыльнулся Сивый. — Синячил я по-черному, да так что белочку поймал.

— Какая палитра, надо же…

— Чё?

— Ничего, рассказывай.

Сивый повел бровью. Затем продолжил:

— Я тогда на кухне вечером сидел. Слышу — из печки голос. «Серый, Серый…» Сначала подумал, на улице кто-то. В окно глянул — пусто. А потом крики… Далёкие… Как будто из трубы. Слышу: в печке пацаны кричат. Чеченские мои. «Серый, помоги».