Глеб Кащеев - Лабрис [litres]

– С чего ты взяла, что там хоть что-то осталось?

– Потому что у нашего священника их нет, отец у него уже спрашивал. Да он, собственно, тут тоже типа новенький. Приехал лет десять назад взамен погибшего отца Афанасия и не справился. Тут такая история была: как старый наш игумен помер, так в ту ночь и крыша храма рухнула. Ну и все восприняли это как знак. В итоге, когда нового прислали, у него все наперекосяк пошло. Народ его не принял, потому что ту славу, которая у отца Афанасия была, еще заслужить надо. К нему, бывало, даже монахи из монастыря приезжали советоваться. Когда он помер, ему лет сто было, не меньше. Мэр же, когда его просили денег дать на восстановление храма, только посмеялся. Более того, посоветовал имущество раздать, пока не сгнило. Ну а назначение нового священника почему-то отказались пересматривать, даже несмотря на то что службу вести негде. Восстанавливай, говорят. Вот и мается теперь бедняга. Храма нет, денег на восстановление не дают, народ ни в грош не ставит. Сидит и спивается понемногу.

– Ну и что? Как нам это поможет найти нужную книгу?

– Слушай, не перебивай. Этот отец Владимир – новенький который – что мог себе в дом забрал, а книги из дома отца Афанасия и из храма, кроме Псалтыри и Библии, раздал. Ну как раздал… за взнос на восстановление храма отдавал, то есть распродал, по сути. Только вот он не все нашел. Папа хорошо отца Афанасия знал и говорил, что у того особо ценные тома, те, что не для всех, где-то припрятаны были. На распродаже он их не нашел, а новый поп их тоже в глаза не видел.

– То есть священник, который в храме каждый угол изучил, ничего не нашел. Бомжи и мальчишки за десять лет тоже не наткнулись, а мы вот прямо пойдем, и книги нам сами в руки прыгнут?

– Нет у нас бомжей, а уважение к вере сильно. Никто в старый храм не ходит. Даже Стефан опасался божественного гнева. Так что шансы есть.

– А ты-то не боишься?

– Я даже не крещеная. Мать говорила, что это должен быть сознательный выбор, а отец не возражал. А я лучше буду как бабка, к которой все советоваться ходили, а не как наш поп, который только спивается потихоньку.

– Ну хорошо. Сходим в твой храм, поищем. Но сначала три важных дела: во-первых, добудь, пожалуйста, мне зеркальце, факелы и фонарик. Меня тут каждую ночь атакует черный монстр, а я его даже разглядеть не могу в темноте. Во-вторых, хочу сходить в город и еще раз пообщаться с мальчиком-призраком. Не понравился он мне в прошлый раз, как будто его напугало что-то. То ли наш этот новый знакомый следователь из столицы, то ли еще что. Вот хочу выяснить. Вдруг удастся разговорить.

– А третье?

– У нас еще две дорожки в лабиринте осталось. Мне нужно успеть. Не знаю почему.

Дара, услышав про «успеть», тут же погрустнела.

– Пойми… я уже умерла. Не знаю, как оказалась здесь и зачем, но мне отмерен точный срок. Я не из тех призраков, которые веками бродят по коридорам замка. Тот, кто перенес меня сюда, завел таймер, и он тикает независимо от моего или твоего желания. Мне очень хочется остаться здесь, с тобой, но это выше и больше меня. Вряд ли книжка из храма, даже будь она написана каким-нибудь волшебником, сможет меня спасти.

Она так и сидела, понурившись.

– Но это не значит, что я сдамся без боя. Мы сходим в храм, обещаю. Но в первую очередь – дело маньяка. Почему-то мне кажется, что Стефан еще жив и его можно спасти, – добавила я.

Дара вскинула голову, удивленно подняла брови и посмотрела на меня:

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Чувствую. Он не сразу их убивает, так что время не ждет. Но сначала зеркальце и факелы. Сбегаешь?

Дара вернулась через час. Я уж думала, случилось что, и собиралась идти навстречу, когда она ввалилась ко мне с охапкой факелов, отчего-то счастливая и раскрасневшаяся.

– Там моего папу по телевизору показывали. Я только самый конец застала. В поселке все об одном говорят: как он нашего мэра там припечатал, любо-дорого послушать. Все в одно свел: и закрытие завода, и проблемы с транспортом, и взятки. Ох, что теперь будет! Даже про меня сказал, дескать, что документы ему помогла добыть дочь и ее друзья. «Молодежь, которым небезразлична судьба родного города и страны», – во!

– Как твоя мама?

– Ну кашель уже почти прошел. Она так возмущена обыском, что мгновенно выздоровела. Говорит, будь ее мать жива, то изошел бы наш мэр сейчас поносом, и, дескать, жаль, ей эти способности не перепали.

– Это хорошо. Ты в город со мной пойдешь?

– А то!

Я не выдержала, раскрыла принесенную Дарой детскую пудреницу и посмотрела за спину. Жаль, никак не измеришь расстояние линейкой. Вот сколько эта черная мерзость проползла за день? Вроде еще сутки у меня есть, а дальше, как повезет. Все решится завтра.