Вик Джеймс - Санктуарий [litres]

Я поспешно вытаскиваю телефон и делаю несколько снимков. Перелистываю несколько страниц. И еще один.

Щелк, щелк, щелк.

На последней странице у меня сердце дает сбой.

– Что с вами, агент?

Бриджит вернулась с Иззи. Я бормочу что-то насчет прострела, забрасываю ежедневник подальше под стол и со стоном распрямляюсь. Когда они потом его найдут, то решат, что я просто его не заметила.

Иззи стоит передо мной в мятой пижамке-комбинезоне. Она кажется милой и робкой: мамино круглое лицо и папины редкие зубы.

– Заходи и садись, Изабель. Извини, что подняла тебя. Не пугайся, просто мы снова опрашиваем всех, кто были на вечеринке в тот день, когда умер Дэниел, и…

Иззи только успела сесть на стул – и тут же вскакивает, словно ошпаренная. Бриджет возмущена.

– Вы, видимо, забыли, агент: Изабель на вечеринке не была. Она уже несколько недель болеет.

– О, точно! – я изображаю смущение. – Так. Первый список присутствующих составляла не я, но когда мы его обсуждали с ребятами из школы, четыре ученика подтвердили, что видели тебя, Изабель, так что я подумала…

Вид у Иззи перепуганный.

– Я не… Я…

Она мотает головой, и ее тугие кудряшки дергаются.

– Агент, нам всем сейчас трудно, и это уже совсем лишнее. Иззи не была на вечеринке, так что она ничем вам не поможет.

– Конечно, конечно, – бормочу я, вставая. – Ошибка. Спасибо, Изабель. Рада видеть, что тебе лучше.

Девочка уставилась на меня, как на самый свой страшный кошмар, который ожил и стоит у нее на кухне.

У самого порога я оборачиваюсь к Бриджит.

– Извините, мне нужно сделать пометку в записях на тот случай, если у кого-то возникнут вопросы. В тот вечер, когда вы в последний раз заглядывали к Изабель? И заглядывали ли вы к ней потом?

– Не знаю, агент. Можете себе вообразить, что в тот вечер творилось. Я точно к ней заглядывала перед тем, как готовить ужин. А потом тот звонок и сообщения от Харпер и Беатриз превратили вечер в ад. Я заглянула к Иззи перед тем, как лечь, но понятия не имею, когда именно это было. Только она там никак не могла быть. Ребят с той вечеринки увезли в больницу, их опрашивали копы. Вы ведь видели, какая Иззи ранимая. Она не могла просто прокрасться домой и лечь спать, как ни в чем не бывало.

– Поняла. Спасибо. Надеюсь, Черил быстро поправится.

Бриджит поспешно захлопывает за мной дверь.

Не понимаю, что происходит, но я не была бы копом, если бы моментально не определила, какой именно в тот момент была реакция Иззи.

Вина.

Я вытаскиваю телефон, листаю иконки и составляю быстрое послание Честеру.

«Возвращайся в отдел, пусть Старикан заканчивает опрос. И привези Роуэн».

– Это – Старинные Знаки, – говорит Роуэн, хмуро глядя на экран моего телефона, с которого мы втроем их рассматриваем. – Древние. Сильные. И еще – запретные.

– Какого дьявола они делают в ежедневнике школьницы? – вопрошаю я. – Где она могла их увидеть – в интернете?

– Нет.

Честер нервно ерзает.

– Они из текста, который называется «Стандартная американская книга премудрости», которую все ведьмы называют «Старкросским гримуаром». Ей два с половиной века, и она находится в списке строжайше запрещенных. «Старкросс» нельзя копировать, давать почитать или использовать как справочник. Тот, кто это нарисовал, технически уже нарушил закон. Больше того: вы его нарушили, просто сделав снимки. Их нельзя пересылать по электронной почте, распечатывать или хранить в своей базе данных. В период борьбы за декриминализацию магии движение, которое потом стало Собором, попыталось отыскать и уничтожить все экземпляры «Старкросс», чтобы убедить людей в том, что ведьмы и колдовство не опасны. Так что эти книги – сверхредкие. Обычно их тайком передают из поколения к поколению в рамках своей семьи.

– Но вот этот знак? – я указываю на третий снимок, последний, увиденный мной в ежедневнике перед тем, как Бриджит мне помешала.

Если ты не знаком с магией, то глядя на этот рисунок можешь решить, что пора покупать очки: он ускользает и корчится на странице. Как будто все мыслимые гадкие слова разбили на части и перемешали, а теперь они пытаются снова собраться, так что все прямые и изгибы оказываются не на месте. Как будто то единственное слово, которое они смогут образовать, будет содержать в себе все самые мерзкие мысли на свете, записанные или только представленные.