Джек Кетчам - Девушка по соседству

– Если вдруг понадобится.

Она кивнула.

– Удачи, Мег, – сказал я и осторожно закрыл дверь.

И я снова очутился во всем этом – в спертой, вибрирующей тишине спящего дома, и медленно поднимался по лестнице, отмеряя каждый шаг, прикладывая неимоверные усилия к тому, чтобы он совпал со скрипом кроватей и шелестом ветвей за окном.

И наконец оказался за дверью.

Я пробежал через двор к подъездной дорожке, пронесся мимо своего дома и влетел в лес. Ярко светила луна, но я знал дорогу и без всякой луны. До меня донесся шум бурлящей воды.

На пути к Камню я остановился, чтобы подобрать несколько булыжников, и осторожно спустился к ручью. Вода, разбиваясь о скалы, серебрилась в лунном свете. Я ступил на Камень, достал из кармана деньги, сложил их стопкой и придавил небольшой аккуратной пирамидкой из камней.

Сойдя на берег, я оглянулся.

Деньги и каменная пирамидка над ними показались мне каким-то языческим жертвенником.

Окруженный густым запахом зеленой листвы, я побежал домой.

И потом я долго сидел на кровати, слушая, как спит мой дом. Я думал, что не смогу уснуть, но не учел напряжения и усталости. Отключился я уже на рассвете, на промокшей от пота подушке.

Спал я плохо, но спал допоздна.

Я посмотрел на часы – был уже полдень. Я оделся и сбежал вниз, где проглотил обязательную овсянку без единой жалобы, потому что мама стояла рядом и без конца возмущалась лентяями, спящими как сурки – что их ждет во взрослой жизни? Разве что безработица и тюрьма. Я вылетел из дома прямиком в липкую августовскую жару.

Идти сразу же к Чандлерам было бы безумием. Что, если они уже поняли, что это моих рук дело?

И я побежал через лес к Большому Камню.

Пирамидка из камней, под которой лежали доллары, была там же, где я ее оставил.

При свете дня она уже не напоминала жертвенный алтарь. Она скорее была похожа на кучку собачьего дерьма. Она словно издевалась надо мной.

Я сразу понял, что это значит. Мег не убежала.

Ее поймали.

Она по-прежнему в их доме.

К горлу подкатила тошнота. Я был зол, потом напуган, а потом и просто запутался в происшедшем. Что, если они решили, что это я открыл засов? Что, если они заставили Мег во всем признаться?

И что мне делать теперь?

Бежать из города?

Ты можешь пойти в полицию , подумал я. Можешь встретиться с мистером Дженнингсом.

И тут же пришла другая мысль: «Прекрасно, и что я ему расскажу? Что Рут месяцами пытает Мег, и я знаю об этом потому, что сам во всем участвовал?»

Я видел достаточно полицейских фильмов и потому понимал, что такое «сообщник».

И я знал мальчишку – друга моего кузена из Вест-Оранж, – которого на год упекли в колонию для малолеток за то, что он надулся пива и угнал машину у соседа. Он говорил, что тебя могут избивать, накачивать таблетками, совать в смирительную рубашку, в общем, делать все, что их душе угодно. И выпустят только тогда, когда им придет это в голову.

Но должен же быть какой-то другой вариант?

Как сказала Мег, отказавшись взять деньги в подвале, – мы можем попробовать еще раз. Но продумать все лучше.

Если только они уже не узнали обо мне.

Был только один способ выяснить это.

Я взобрался на Камень, собрал все деньги и сунул их в карман.

Потом сделал очень глубокий вдох.

И отправился к Чандлерам.

Вилли встретил меня в дверях, и было понятно, что, даже если они что-то знали или подозревали, у него на уме были дела поважней.

– Входи, – сказал он.

Вилли выглядел выжатым как лимон и усталым, но в то же время возбужденным, и эта комбинация делала его еще более уродливым. Он явно не умывался, а изо рта несло так, что это было слишком даже для него.

– Закрой за собой дверь.

Я так и сделал.

Мы спустились в убежище.

Там была Рут, устроившаяся в своем складном кресле. И Вуфер. Эдди и Дениз сидели на верстаке. И рядом с Рут сидела и плакала Сьюзан, не издававшая ни звука.

Все сидели молча, а на холодном сыром бетоне Донни со спущенными штанами лежал на Мег и, кряхтя и хрюкая, насиловал ее, а руки и ноги Мег были растянуты на веревках.

Похоже, Рут раз и навсегда изменила правило «не трогать».

Меня едва не стошнило.

Я повернулся, чтобы уйти.

– Не-а, – сказал Вилли. – Ты останешься.

Кухонный нож в его руке и его сумасшедшие глаза говорили о том, что послушаться стоит. И я остался.

Стояла такая тишина, что слышно было, как жужжит пара заблудившихся мух.