Ким Лиггетт - Последняя жатва [litres]

– Значит, вот что волновало тебя больше всего, Клэй? Что она досталась тебе, будучи девственницей? – Мисс Грейнджер картинно закатывает глаза. – Какое мещанство! Но да, Эли блюла себя для тебя, бедная жалкая корова. Неисповедимы пути нашего господа. – Ее улыбка становится еще шире. – Благословенно семя сие! – восклицает она. – Сатана выбрал тебя, чтобы влить в женщину свое семя. А ты выбрал Эли. Это величайшая честь.

Я не хочу, не хочу этому верить, но взглянув на Эли, корчащуюся на помосте для искусственного осеменения, и на собравшихся вокруг нее свидетелей, я понимаю – так оно и есть. Мне необходимо увезти Эли отсюда, доставить ее в больницу, чтобы врачи сделали ей аборт, уничтожив растущее внутри нее чудовище.

Я смотрю на нее, и у меня разрывается сердце. Как я мог быть таким слепцом… таким глупцом? Семя сие, о котором говорилось в пророчестве… все это время оно находилось во мне. Именно поэтому отец и пытался убить меня в тот вечер. Он знал. Он увидел во мне что-то… что-то исполненное зла. Я вспоминаю, как тот бык опустился передо мной на колени. Все это время я считал, будто того золотистого теленка – золотого тельца из пророчества – убил кто-то другой, но, оказывается, это был я сам. Я начал все это. Я привел его сюда.

Эли протягивает ко мне руку, делая мне знак подойти ближе.

Я бессильно опускаюсь на помост рядом с ней.

– Прости меня, прости… Я не знал… не поним…

– Помнишь то пророчество, – бормочет она, преодолевая боль. – Только избранный сможет заботиться о господе. Поскольку ты и есть этот избранный, ты единственный, кто сможет коснуться его… а возможно, и покончить с ним. – И она устремляет взгляд на потолок.

Я смотрю туда, куда смотрит она, и вижу, как в сиянии свечей блестит серебро – распятие, висящее не шее одного из мертвых экзорцистов.

– Я не смогу. – Я начинаю быстро мотать головой, думая о том, что она просит меня сделать.

Она сжимает мое запястье.

– Если ты не сможешь это остановить, мы все умрем. Подумай об Умничке.

Я откидываю с ее лица влажные от пота волосы. Мое горло жжет поднявшаяся из желудка кислота, плечи начинает сводить судорога, но я заставляю себя подавить все это и, подпрыгнув, сдергиваю распятие с шеи мертвого экзорциста.

Стоя над раздутым животом Эли с распятием наготове, я нервно смотрю на окружающую нас толпу зрителей, но никто даже не пытается меня остановить. Они просто продолжают все так же улыбаться.

– Сделай это! – просит Эли.

– Господи, помоги, – шепчу я, дрожа всем телом.

Когда я поднимаю распятие над головой, чтобы пронзить им ребенка, нечто проникает в меня и сжимает мое сердце. Мой разум хочет его убить, но мое тело отказывается повиноваться.

– Я не могу! – кричу я. – Я не могу это сделать!

– Полно, полно, – говорит мисс Грейнджер, кладя руку мне на плечо. – Неужели ты воображаешь, что дьявол позволит тебе встать на его пути? Ты был всего лишь сосудом для его семени.

Объятый неистовой яростью, я резко разворачиваюсь, вонзаю распятие в шею мисс Грейнджер, и ее теплая кровь брызгает на мое лицо.

– Девятая скажет: – «встречай», – детским голоском поет она, рухнув на колени.

– П-погодите. – Я хватаю ее за грудки. – Откуда вы знаете эту песенку? Ведь это песенка-считалка Умнички.

– Благодаря тебе он сейчас явит себя нам, Клэй. Придет за всеми нами. Осталось принести только одну жертву. – И ее взгляд упирается в Эли.

Я смотрю на Эли, но вижу перед собой только одно – как она вылезает из брюха коровы, рассеченного по самой середине. Та церемония воскрешения, второго рождения, происходила на самом деле, она была реальна. Все, все это было реально.

– Если им нужна еще одна жертва, пусть возьмут меня! – молю я. – Возьмите меня вместо нее.

– Ты все еще ничего не понял. – Эти последние слова с булькающим звуком исторгаются из ее горла, пока она оседает на пол.

– Клэй… – Эли корчится на своем ложе из пшеницы. – Он сейчас родится! – истошно вопит она.

Я слышу такой звук, будто нечто ломает кости и разрывает живую плоть, и с ужасом вижу, как из чрева Эли быстро высовывается крошечная ладошка. Эта тварь выскальзывает из ее тела и падает на пшеницу, покрытая кровью и слизью.

Толпа разом вздыхает, когда младенец испускает свой первый вздох, но никто не подходит, чтобы забрать его.

– Разрежь пуповину, но не дотрагивайся до него! – кричит Эли.

Я вырываю распятие из шеи Эммы и перерезаю им пуповину. Младенец гулит. Это мальчик. Я стараюсь не смотреть на него, но чувствую, как исходящая от него сила пытается завлечь меня.