Иринарх Кромсатов: Лярва

Лес тихо и печально окружал путь этих людей со всех сторон, и в его мрачном безветренном молчании, в тихо опадающих последних листьях, в хрустящих под ногами сучьях было что-то гнетущее и зловещее. День понемногу клонился к вечеру, и воздух, напоённый кристально чистою свежестью, казалось, почти звенел под сводами чёрных узловатых ветвей лиственного леса. Дойдя до границы двух лесов, где осины и берёзы до странности резко, почти по линейке замещались елями и соснами и где тропа далее тонула и терялась во мраке широких и густых ветвей хвойного леса, Волчара скомандовал: «Привал», — и, шумно выдохнув, поставил одну ногу на ствол поваленной ветром гигантской ели.

— Всё, надо отдохнуть минут пять, — сказал он. — До машин мы посветлу не вернёмся. Не успеем. Что ты там говорил о деревне, Дуплет?

Дуплет неспешно поставил на землю рюкзак и положил оружие. Вслед за ним это сделали и остальные. Жадно сделав три глотка из фляжки, он повернулся к Волчаре:

— Да чёрт её знает! Здесь она где-то, скоро должна быть… Ничего, найдём. У нас ведь всегда так бывало, когда новый край осваивали. Приходилось поблуждать перед ночлегом. Помнишь ту старуху на полянке, когда мы чуть не заблудились? И только женщина смогла избавить нас от отчаяния!

Он захохотал над каким-то памятным всем троим событием, чем вынудил заулыбаться и остальных.

— Не напоминай ему о женщинах, — хмыкнул Шалаш, кивнув на Волчару, — а то он из нас самый любвеобильный. Ещё закручинится…

— Так я и не трогаю женщин! Я о лесной старушке, слышь, Волчара? — Дуплет хитро подмигнул Шалашу, хохотнул и добавил: — А старушка в лесу — это ведь практически Баба-яга!

Волчара отмахнулся, подошёл к могучей, необхватной сосне и сладко потянулся, поочерёдно похрустывая членами. Изогнувшись всем телом, он запрокинул голову кверху и увидел на дереве глубокие косые царапины, которые не вызвали в его сознании никаких ассоциаций, и он тотчас забыл о них. Между тем эти царапины пусть редко, но встречались уже им раньше в лесу по ходу движения и так же не привлекали к себе должного внимания. И напрасно.

— Я думаю так, — продолжал Дуплет, — что цель наша сейчас — добраться до этой деревушки, постучаться в первый попавшийся домишко и попроситься на ночлег, потому как альтернатива этому — только очередная ночёвка в лесу. — Уперев руки в бока, он принялся медленно по кругу обходить поляну, на которой был сделан привал. — Не знаю, как вам, а мне эти ночёвки до смерти надоели, и я просто-напросто хочу согреться в баньке, сколько бы ни пришлось заплатить за это удовольствие. Даю полцарства за баньку! Вот представьте картину: сидим мы за столом, накрытым кружевной скатёрочкой. Кругом тепло и сухо, ноги наконец в тепле, над нами висит уютный абажурчик и этаким, знаете, тёплым приглушённым светом светится, желтоватым. Ну а вокруг нас, само собою, хлопочет какая-нибудь сельская Матрёна!

— Притом абажур в цветочек, а на нижней половине окна — отглаженная занавесочка, по-старушечьи. — мечтательно вставил Волчара.

— Вот-вот, — подхватил Дуплет. — Но, несмотря на такую занавесочку, хозяюшка-то наша пышна телесами, изобильна власами и игрива глазами… И наливает-то нам этакая русская дива с толстой косой через плечо — что бы вы думали? — конечно, холодную водочку из запотевшей бутылочки, а весь-то стол уставлен богатой закусочкой. Мня! — он принялся загибать пальцы: — Тут тебе и огурчички малосольные, и груздёчечки сопливые, и парящее блюдо с отварною телятинкой, и кабанчик-то с пылу с жару на вертеле, и стерлядочка-то.

— Ну, со стерлядочкой ты уж хватил, в деревенской-то глуши! — хмыкнул Волчара.

— Ничего, дай помечтать мученику охоты! — Дуплет остановился в самом тёмном углу поляны, где разлапистые ели образовали плотный труднопроходимый шатёр, весь опутанный паутиной, и начал внимательно вглядываться во что-то, привлёкшее его внимание и находившееся позади ветвей. — И чтобы при этом была неспешная беседа допоздна, и шуточки-прибауточки, и чтобы. — Он даже присел на корточки, затем опять поднялся и наклонился вперёд, ступив на шаг вглубь бурелома и раздвинув руками ветви. — И тут вдруг выясняется, что хозяюшка-то наша — вдовица, отчего вечер становится ещё более… интересным.

Он вдруг замер и неподвижно стоял некоторое время, будто боясь пошевелиться. Затем очень медленно повернул голову к остальным, и обнаружилось, что глаза у него дико выпучены, а лицо до того неестественно белое, словно его посыпали пудрой. Но ещё до того, как с уст его сорвался свистящий, исполненный ужаса шёпот, Волчара и Шалаш услышали за ветвями тихое и низкое рычание огромного зверя.