Первым почуял неладное Проглот: он вдруг резко поднял голову, затем вскочил, подскуливая, и ретировался, спрятавшись позади будки. Почти тотчас входная дверь дома медленно и без скрипа стала отворяться, и в проём выглянуло белое, как простыня, женское лицо, покрытое чёрными в лунном освещении пятнами. Притаившийся в конуре ребёнок каким-то чутьём понял, что лучше не задумываться об этих пятнах и их происхождении. Осмотревшись, женщина повернулась задом и выволокла за собой на крыльцо большой мешок. При виде этого бесформенного угловатого мешка с крупными влажными пятнами, различимыми в призрачном освещении, девочка вдруг почувствовала, что её трясёт крупной нервной дрожью, а зубы стучат так громко, что она в страхе прикрыла рот рукою, чтобы не быть услышанной. Пыхтя и сопя, мать проволокла мешок мимо конуры и проследовала с ним к воротам. Кое-где в деревне слышались звуки музыки, крики, смех, однако в проулке возле их дома никого не было, да и стоял дом на достаточном отдалении от ближайших строений, скорее ближе к лесу и пруду, чем к другим домам поселения. Затаив дыхание, девочка по звуку влекомого по земле мешка поняла, что мать, выйдя за ворота, повернула к пруду. Видимо, она тащила мешок с остановками, давая себе отдых, так как только минут через десять раздался тихий и жуткий всплеск.
После того как второй мешок постигла та же участь и мать волокла по двору третий, она внезапно вспомнила про дочь и остановилась прямо возле собачьей будки, из-за которой тотчас раздалось громкое и жалобное скуление Проглота, словно просившего, чтобы его не трогали. Мать хотела что-то сказать, но скопившаяся в горле мокрота не дала ей этого сделать, и она вынуждена была прокашляться, после чего тихо и хрипло бормотнула, словно обращаясь к самой себе:
— Ты куда подевалась, маленькая дрянь? Лучше появись к моему возвращению, чтобы отделаться только поркой!
Ответом ей была мёртвая тишина — даже пёс словно замер в ужасе. Бормоча что-то невнятное, мать повлекла последний мешок к пруду, и спустя время раздался всё тот же зловещий всплеск.
Вернувшись, хозяйка ругнулась в адрес Проглота и принялась шарить по кустам, разыскивая дочь и приговаривая:
— Ты выйдешь по-хорошему али нет, сучка? Или ещё и с тобой мне возиться?
Нечего и говорить, что девочка в это время лежала в конуре ни жива ни мертва и скорее предпочла бы нырнуть в вонючий и гнилой пруд вслед за своим отцом, чем посмотреть в страшные глаза матери. Трудно сказать, какие были в ту ночь намерения матери относительно дочери, однако она не нашла девочку, через некоторое время уже как будто и забыла, что она такое ищет, остановилась в недоумении и, повертев головой, решительно направилась в дом, где принялась снимать стресс с помощью водки.
Утро следующего дня мать встретила в мертвецком и тяжёлом забытьи, в абсолютно животном состоянии, а её дочь — всё так же, в конуре, в обнимку с Проглотом, греясь о него всем своим маленьким тельцем. Мать не очнулась до вечера, а так как дочь смертельно боялась её и ни за что не решилась бы войти в дом в поисках пищи, то день для неё прошёл впроголодь.
А к вечеру в доме появились гости. Это были четверо мужчин с ружьями и пузатыми рюкзаками, которые в азарте поисков добычи слишком удалились от своих автомобилей, вышли вечером к крайнему дому посёлка и решились попроситься на ночлег. Хозяйка встретила их на крыльце заспанная и недовольная, в ужасающем похмелье, однако дозволила пройти в дом по причине полнейшего оскудения в деньгах. Впрочем, прежде чем они вошли, она вдруг пугливо оглянулась и попросила их немного обождать, пока она уберётся в доме. И они стояли во дворе и ждали, пока убийца моет пол и удаляет следы своего преступления.
В это время одного из охотников заинтересовал пёс. Он наклонился к конуре и принялся заигрывать с Проглотом, пытаясь выманить его наружу. Без большого труда ему это удалось, так как стоило оказаться в его руках колбасе, как голодный пёс немедленно выбрался из своего жилища и стал попрошайничать. Здесь-то и открылась изумлённым взорам мужчин девочка, прятавшаяся в той же собачьей будке.
— Эге, да тут коммунальная квартира, как я погляжу, — протянул один из охотников, поднимая на руках девочку, пребывавшую от всего пережитого в расслабленном, если не сказать шоковом состоянии.
— Ну и лярва же её мамаша, если дозволяет своей дочурке спать в конуре с собакой! — прибавил его приятель.
Мамаша в эту минуту как раз выглянула из сеней, желая пригласить гостей войти в дом, и увидела на руках мужчины свою дочь. Самое время описать эту женщину. Пристрастие к спиртному сделало своё дело, и в свои тридцать три года она выглядела на все пятьдесят. Невысокая, худощавая, лёгкая в кости, она имела непропорционально большую лобастую голову с узкими и мутными глазками, смотревшими всегда исподлобья. Взгляд её был пронзителен и неприятен, а после совершённого мужеубийства появилась в нём ещё и какая-то хищная, настороженная, опасная прилипчивость — не подозрительность, а именно прилипчивость. Волосёнки у неё были редкие, нечёсаные и с грязным душком, завязанные почти всегда в узел на голове. Одевалась обычно в длинную юбку и широкую кофту, которая придавала всем её движениям размашистость и угловатость, не имевшие ничего общего с женскою грацией. Главное же — это угроза и ежеминутная готовность к агрессии, которыми буквально дышала вся её фигура.
Читать дальше