Иринарх Кромсатов - Лярва

«Своими глазами увидеть». А ну как не увидит? Что, если так и не вырвется, так и не найдёт времени Пацкевич, чтобы съездить? Ведь уже давно собирается, сам признался. А один день в таком аду для той девочки, наверное, идёт за месяц.

Замалея машинально смахнул со щеки слезу и… чуть не съехал с дороги, когда осознал это. Он всю жизнь считал себя несентиментальным, бодрым и оптимистичным человеком, однако судьба девочки неожиданно остро его зацепила, словно саданула плетью по самой душе. Удивлённо косясь на свой влажный от слезы палец, он справился с управлением, однако с этого момента уже чувствовал, что в нём родился и чуть пульсирует некий живой комочек — комочек какого-то смутного намерения. Этот комочек разрастался, крепнул и чем далее, тем более твёрдо оформлялся в осознанное желание — желание увидеть своими глазами, а не глазами Пацкевича.

К подъезду своего дома Замалея подъехал уже в полной уверенности, что осуществит это желание, и очень скоро.

Когда он вошёл в дом, обе его малолетние дочери повисли, как он и ожидал, на его одежде, пискливым гомоном выражая свою радость. Жена, как это давно уже было установлено между ними, подмигнула ему в прихожей в знак того, что дома всё в порядке. В кухне его ожидал вкусный ужин, вокруг него бегали и суетились самые близкие для него, родные люди, однако лицо его, озаряемое улыбкою и искрящееся любовью, однако смех и шутки его с детьми и женою, однако взаимные забрасыванья друг друга вопросами и новостями — все эти свидетельства семейного счастья и уюта нет-нет да и омрачались иногда чужеродной и неуместной мыслью на челе Замалеи, наплывной и смутной тучей тяжёлого, безрадостного и несчастливого намеренья.

Он выехал в субботу утром, отложив все накопившиеся домашние дела на воскресенье. Просто не смог себя удержать и выехал в первый же выходной день — настолько эта затея завладела его сознанием. Жену в свой план действий и вообще во всю историю он не посвятил, надеясь, что дело выйдет незатруднительным.

План же его был прост. Да и не смог бы он составить сложный многоходовый план — не тот был человек. Приехать и удостовериться — это первое. Как удостовериться? Открыть калитку и войти во двор. Подойти к конуре, в которой, судя по рассказу Пацкевича, ребёнок живёт вместе с собакой. И, если девочка действительно окажется там внутри, он просто возьмёт её в охапку и увезёт от ужасной матери. Увезёт к себе домой. Жена всё поймёт, он был уверен в ней абсолютно. Ну а после уж они вдвоём посоветуются и решат, в какой орган государственной власти обращаться и как вообще действовать далее. Такой план мог придумать только Замалея, про которого говорили, что удивительно, как это он не ходит сквозь стены и не ломает углы своею прямолинейностью. Однажды он купил термометр, принёс его домой в отсутствие жены и не нашёл ничего лучшего, как прикрепить его снаружи к стеклу прямо по центру рамы, о чём жена до сих пор не могла вспоминать без смеха. И в этом был весь Замалея.

Однако его простой до смешного план включал две грубые неточности. Во-первых, он начисто забыл про цепь на ошейнике девочки, хотя Пацкевич заострял на этом факте внимание. Было ещё неизвестно, каким образом цепь закреплена и не задействован ли тут замок, от которого необходим ключ. И, во-вторых, он недооценивал саму хозяйку дома и был уверен, что мужская сила всегда и в любом случае возобладает над женской. Он не исключал, что мать девочки может попытаться воспрепятствовать ему силой, но решил, что ему не составит труда справиться со слабой женщиной.

С утра день был ясным и безветренным. Сентябрь перевалил за половину, и огнедышащая золотая осень слилась в страстном поцелуе с бабьим летом, щедро радуя глаз богатством красок жёлто-красного спектра. День был чудесным и тёплым. По обеим сторонам дороги бледно-соломенное лесостепное разнотравье перемежалось небольшими берёзовыми колками в пышном, ярко-жёлтом убранстве чуть колеблемых листьев. Повальный листопад ещё не начался, и если перед лицом водителя и пролетал, кружась, одинокий зазубренный лист, то это было редким и очаровательным исключением, подобно тому как редким и волшебным исключением в оранжевых перелесках были красноватые листья одиноких рябин и их ярко-алые ягодные гроздья. Стояла та трепетная, звенящая тишина последних тёплых дней русской осени, которая ещё способна привлечь к себе внимание отягощённого заботами человека и заставить, буквально принудить его подумать: «А ведь жизнь, чёрт побери, прекрасна!»