Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

Я прошел уже три мили, когда позади меня просигналил автомобиль. Я быстро обернулся, ожидая увидеть дедушкин «форд», однако вместо него ко мне приближался медно-красный «понтиак». Машина притормозила, и я узнал доктора Кертиса Пэрриша, который глядел на меня через опущенное стекло.

– Кори, это ты? Тебя подбросить?

– Да, сэр, – с благодарностью отозвался я и забрался в машину.

Мои подошвы словно горели огнем, а лодыжка здорово распухла. Док Пэрриш нажал на газ, и мы поехали.

– Я сейчас в гостях у дедушки с бабушкой, – счел необходимым объяснить я. – Это около трех миль отсюда.

– Я знаю, где живет Джейберд. – Док Пэрриш взял свой врачебный чемоданчик, который лежал между нами, и перекинул его на заднее сиденье. – Сегодня ужасно жарко. Откуда же ты держишь путь?

– Я… э-э-э… – Нужно было придумать что-нибудь правдоподобное. – Бабушка тут посылала меня кое-куда, – наконец выдавил я из себя.

– Вот как.

Док Пэрриш несколько секунд молчал.

– Что там сыплется у тебя из кармана? Песок?

– Нет, это сухое мороженое.

– Понятно. – Док Пэрриш кивнул, словно не видел в этом ничего особенного. – Как дела у твоего отца? Как у него на работе, полегче стало?

– Не понял, сэр.

– Я говорю о его работе. Том приходил ко мне на прием несколько недель назад и сказал, что сильно устает на работе и поэтому плохо спит. Я прописал ему таблетки. Знаешь, Кори, стресс – очень серьезное дело. Я посоветовал твоему отцу взять отпуск.

– Ага.

На этот раз кивнул я, словно сказанное доком Пэрришем было для меня очевидно.

– Мне кажется, ему становится лучше, – сказал я.

Я не слышал, чтобы отец хоть раз говорил, что у него тяжелая работа или что он собирается идти к доку Пэрришу. «Я прописал ему таблетки». Я уставился прямо перед собой, на ленту шоссе, которая разворачивалась впереди. Отец все еще пытается избавиться от беспокойных призраков, казалось бы оставшихся в прошлом. Я понял, что отец скрывает свои переживания от меня и мамы, точно так же как дедушка Джейберд скрывает от бабушки свою одержимость покером.

Док Пэрриш довез меня до самой дедушкиной фермы, поднялся вместе со мной на крыльцо и постучал в дверь. Когда бабушка Сара нам открыла, док Пэрриш сказал, что встретил меня на дороге, когда я шел по обочине.

– А где же твой дед? – спросила бабушка.

Должно быть, мое лицо выдало страдальческое выражение, потому что, поразмышляв несколько мгновений, она сама ответила на свой вопрос:

– Наверняка снова впутался в какую-то авантюру. Горбатого могила исправит.

– Коробка с сухим мороженым лопнула, – объяснил я бабушке и показал ей пригоршню порошка, оставшегося в моих карманах.

Мои волосы были мокры от пота.

– Ничего, купим еще коробочку. А содержимое твоих карманов я оставлю Джейберду.

Позже я узнал, что целую неделю после этого происшествия каждое блюдо, которое Джейберд получал к столу, было изрядно приправлено порошком сухого мороженого, и так продолжалось до тех пор, пока он буквально не взвыл.

– Не хотите ли войти в дом и выпить холодного лимонада, доктор Пэрриш?

– Нет, благодарю вас. Мне нужно возвращаться в свой кабинет.

Глаза дока Пэрриша затуманились, на его лицо набежала печать новых забот.

– Миссис Маккенсон, вы ведь знакомы с Сельмой Невилл?

– Конечно, я ее знаю, хотя и не виделась с ней месяц или даже больше того.

– Я как раз от нее, – отозвался док Пэрриш. – Вы, возможно, не знаете: у нее был рак и весь последний год она боролась с ним.

– О господи! Я понятия не имела об этом.

– Да, она была стойкая женщина, но вот уже два часа, как ее нет в живых. Она хотела умереть у себя дома и отказалась ехать в больницу.

– Боже мой, я и не знала, что Сельма больна!

– Она не хотела, чтобы по городу шли разговоры. Каким образом ей удавалось преподавать весь этот год – понятия не имею.

До меня наконец-то дошло, о ком идет речь. О миссис Невилл. О моей миссис Невилл. Об учительнице, которая посоветовала мне в этом году обязательно принять участие в конкурсе на лучший рассказ. «Прощай», – сказала она мне, когда я выходил из класса в первый день лета. Не «увидимся в следующем учебном году» или, скажем, «до сентября», а короткое и твердое «прощай». А ведь она, наверно, уже знала, что умирает, сидя тогда в залитом солнечным светом классе, одна за своим учительским столом, и уже знала, что для нее никогда не наступит новый учебный год, не будет в сентябре нового класса и гогочущих юных мартышек.