Андрей Дмитрук: Совсем другие

– Извините, уважаемый, – сказал полноватый, с залысинами, блондин в джинсовом. – Вы не подскажете, какая у вас тут статистика дорожных происшествий? Наездов, автокатастроф? Особенно – наездов автотранспорта на пешеходов?..

Кровь глухим тараном стукнула в череп Фёдора Андреевича, во рту пересохло. Он не знал, что ответить, как вообще отреагировать на вполне вежливый, без всякой издёвки заданный вопрос. Принять за шутку? Отослать за справкой в ГАИ, или как там теперь называется эта служба? Молча идти своей дорогой?..

Но двое, не дав времени на размышление, уже подошли вплотную. Один как бы невзначай перекрыл путь отступления по тропе, другой встал между Маклаковым и зарослями – чтобы художник не рванул напролом в кусты. Открытым для мастера остался только проспект – продолжение междугородного шоссе; по нему, обдавая рёвом и рвущимся ветром, проносились ничем не сдерживаемые машины.

– Интересно, – чуть шепелявя, сказал второй, щуплый, со взъерошенным чубом и нарочито наивными глазами, – интересно, что будет с человеком, которого ударит на полном ходу пятнадцатитонная фура с мясом?

– С мороженым мясом, – шутовски серьёзно уточнил блондин.

– Мясо внутри, мясо снаружи! – объявил, назидательно подняв палец, щуплый в кожанке.

– Он будет распят на радиаторе, как самая выразительная из автомобильных эмблем, – предположил джинсовый.

– Нет, ударом он будет отброшен, – уже с переломанными костями и сорванными с места внутренностями.

– А потом по нему проедутся колёса, колёса! – почти пропел радостный блондин и даже в ладоши хлопнул.

– Что вы… что вам от меня… – только и сумел выдавить из себя Маклаков.

Залитые сумрачным багрянцем, лица двоих изменились. У блондина вдруг страшно раздулось горло, слилось с подбородком; вздутие захватило щёки, и на вырастающем вперёд кожистом пузыре понеслись к мастеру губы, будто норовя прильнуть в чудовищном поцелуе. Щуплый же преобразился по-иному: вертикальная щель глубоко раздвоила его подбородок и рот, достигла носа; нижняя часть лица разомкнулась, точно щипцы, и стала двойным набором серповидных жвал. Над ними выкатились из орбит глаза, – свирепые, лишённые век и ресниц, – и тоже устремились к Маклакову, ибо сидели теперь на концах складчатых хоботков…

Кажется, и тела двоих претерпели некие жуткие изменения, – но мастер уже ничего не соображал, не осознавал… Блондин замотал своим лицом-пузырём, размером с большую дыню, издавая при том гнусавые звуки «бу-бу-бу»; щуплый защёлкал жвалами… Они не трогали Бориса Анатольевича, не прикасались к нему, – но дело было сделано. Ослепнув и оглохнув от ужаса, художник помчался через проспект, под прямым углом к налетавшему серебристому рефрижератору…

– А между прочим, я был прав, – вернув себе человеческий облик, сказал щуплый. – Их отбрасывает на дорогу, а потом…

– Ну, так с меня пиво, – пожал круглыми плечами блондин, и оба дружно отправились в кафе.

– Клянусь, за последние месяцы такое было не только со мной!

Она смотрела на Ильчишина тёмными, полными влаги глазами; она молча молила – «поверь мне, поверь!» – потерянная, перепуганная до последней степени женщина в дешёвом брючном костюме, по виду – кабинетный работник низшего звена. Волосы обесцвечены; нелепая, наскоро сделанная причёска похожа на гнездо. Журналист грешным делом подумал, что лишь испуг придаёт выразительность её заурядному лицу. По такому на улице скользнёшь взглядом и не запомнишь. Крохалёв бы сказал: самые трудные для розыска люди.

– Что значит – не только с вами? Да поставьте вы свою сумку, её тут никто не украдёт!..

Мария Волощук (так она представилась) не без труда оторвала от себя бежевую сумку из кожимита, кою безжалостно мяла, и взялась было за собственную кофточку. Тогда Ильчишин насильно уложил её руки к ней же на колени – и повторил свой вопрос:

– Что значит – не только с вами?

– Ну, это значит… в нашем кружке. В клубе второго автопарка. Там ещё двое такое рассказывали. Светка Эмурлаева, она в детской больнице медсестрой работает, и ещё старик этот, офицер бывший… Виталий, что ли… или Валерий? Ой, забыла уже со страху…

Ильчишин кивал, слушая. Перед ним на столе тихо жужжал диктофон. В редакционной комнате было тесно, как в чемодане; пахло пылью из набитых папками стеллажей. Мария сидела совсем близко; он чуял запах мятного спрея для рта. Приходилось газете, денег ради, рекламировать этот спрей с убийственным названием «Глистер»…