Горос: Вопрос крови

Тетя Надя потом со слезами клялась, что никому об этом не рассказывала. Только мужу… В общем, поселку это – как дрова печи. Больше, видимо, в моей вампирской сущности никто не сомневался. На нашу семью стали смотреть в основном искоса, а некоторые и вовсе побаивались. Меня, понимаешь?! Я в те дни еще барахтался в пеленках, но люди поговаривали: «Ничего, вот подрастет, он себя еще покажет!»

– Это вас Бог покарал! – сказала как-то маме все та же тетка Верка. – Твой вон разворовал ползавода… А Господь-то, он все видит! Дети ответственны за грехи родителей!

Мама лишь промолчала. У нее уже не было сил спорить. Ей просто стало невыносимо горько. Ее Петр, то есть мой отец, всю жизнь честно проработал на одном и том же предприятии. И даже когда у завода настали черные дни и многие бросились на заработки, он остался. Говорил: «Завод нас столько лет кормил, а теперь я в трудную минуту его предам?» Да мама сама хороша. Однажды устроила ему скандал: «Семья голодает, детей куча, на заводе твоем ни черта не платят, а ты даже гвоздя унести не можешь. Другие вон тащат и живут!» Уж чего стоило отцу на такое решиться, но он все-таки попытался вынести и продать какой-то списанный двигатель. Попался еще на территории завода. Так он с тех пор себе зарок дал: лучше с голоду умереть, но жить честно. Несмотря на это, ему ту неудачную кражу долгие годы припоминали, причем даже те, кто сам воровал и до сих пор ворует, но не попадается.

– Ишь ты как заговорила – «Бог покарал!» – вступилась за маму тетя Надя. – Тебя он что-то не карает! Своих бы детей лучше воспитывала, чем других обсуждать. Один сын в тюрьме, а второй – наркоман конченый, из милиции не вылезает.

– Вовка не наркоман! – тут же всполошилась тетя Вера. – Было дело, попробовал разок… Но он бросил! А Сереженьку ни за что посадили. Его подставили!

У соседки на щеках заблестели слезы:

– Конечно, давайте, насмехайтесь над чужим горем!

– Ой, прости, Верунь, – принялась успокаивать ее тетя Надя. – Извини, сорвалось.

Обиды моей мамы мгновенно поблекли на фоне этих слез. Но тетя Вера, несмотря на извинения, повернулась и гордо ушла, словно не она первая начала оскорблять чужих детей.

– Слушай, Любань, а может, на вас просто порчу кто-то наслал? – сказала маме тетя Надя. – Доброжелателей-то вона сколько! Ты бы своего Ромку к бабке сводила. Говорят, баба Маня лечит.

Баба Маня жила в небольшом домике неподалеку от нашего. Ее одиночество скрашивали две кошки, которые, догадываясь, что они любимицы, свободно разгуливали даже по кухонному столу. По хозяйству старушке частенько помогали соседи – в надежде, что после смерти одинокая бабулька отблагодарит их, оставив в наследство трудолюбивым помощникам свою хибару. Баба Маня помирать не торопилась, зато соседской заботой пользовалась по полной – с ее огорода те не вылезали.

Мама пошла к местной знахарке одна, без меня. Баба Маня в тот момент сидела на крыльце и возилась со своими кошками. Она отщипывала от хлеба маленькие кусочки, обмазывала их сливочным маслом и протягивала своим любимицам. Те делали недовольные морды и с неохотой ели.

– Вот наглые. Только с рук и едят! – приговаривала их хозяйка.

– Здравствуйте, баб Мань, – окликнула ее мама.

– Здравствуй, Люба, – ответила та, мгновенно насупившись и не поднимая глаз. Это и понятно, если учесть репутацию нашей семьи.

Выслушав мамины объяснения и просьбы, баба Маня смерила ее немигающим взглядом и сказала:

– Твое дитя… Ты же его не крестила?

Мама покачала головой.

– Пока не окрестишь, лечить не буду! – вынесла старушка вердикт.

С тем мама и ушла.

Вопрос о крещении поставил маму в тупик. Дело в том, что, выслушивая все эти байки о вампирах, родители попросту побоялись нести меня в церковь. Кое-кто вообще ей сказал, что, если на меня плеснуть святой водой, я непременно вспыхну синим пламенем. Мама думала дня три, а потом решилась: «Вспыхнет… Ну что за чушь? У меня нормальный ребенок! Больной, но нормальный!»

В ближайшее воскресенье, когда на улице оказалось достаточно пасмурно, мама накинула на голову платок, завернула меня в плащ и отправилась в церковь. Она понесла меня под хлеставшим дождем, искренне надеясь, что к моменту нашего возвращения не успеет выглянуть солнце.

На крыльце церкви мама перекрестилась и вошла внутрь. Но с самого порога она, словно на стену, натолкнулась на пристальные взгляды. Ей вдруг показалось, что все смотрят только на нее, даже те, кто молится и ставит свечки. Отец Алексий, громогласно читавший псалтырь, тоже на миг замолчал, бросив в нашу сторону настороженный взгляд, но тут же продолжил как ни в чем не бывало. Вот плоды дурной славы!