Горос - Вопрос крови

– Расскажи?!

– Да что рассказывать-то…

…Родился я в середине мая. Об этом дне я знаю лишь из рассказов братьев да матери. Говорят, отец устроил настоящий пир в мою честь. Посреди двора был накрыт длинный стол, но даже на нем не вмещалось огромное количество закуски и выпивки. Наш двор никогда не принимал столько гостей, как в тот раз, ведь отец, узнав, что у него родился я, был вне себя от счастья и созвал едва ли не весь поселок. Народу было столько, что стулья, посуду и закуску пришлось собирать с окрестных домов.

Поселок гулял, сыпал тостами в мою честь. Время от времени кто-нибудь да обязательно говорил, что, мол, Любане (так зовут мою маму) пора бы дочерей рожать, а она все сыновей да сыновей.

И вдруг подсаживается к моему отцу дед по фамилии Гулков и говорит:

– Ну, Петро, у тебя прям вурдалак родился!

– Ты че, дед, несешь? – обиделся тот.

– Да это я так, что-то вспомнилось… – Дед засмеялся и махнул рукой. – В народе ведь как говорят: «Седьмой сын у седьмого сына может родиться вурдалаком»… Ты ж тоже седьмым и младшеньким был?

Отец, конечно, тут же вспылил. Треснул кулаком по столу:

– Дед, тебя позвали? Выпить-закусить дали? Так вот сиди и молчи!

– Что ты, в самом-то деле? – сказала старику Гулкову наша соседка тетя Надя. – У человека праздник, а ты тут со своими упырями-вурдалаками.

– Ладно, пойду я. – Дед обижено поднялся. – Наливай на посошок!

Вот так из-за одной фразы на долгие годы была испорчена жизнь целой семье. Мама со мной еще лежала в больнице, а среди местных жителей уже расползся слух, что у Петра Савелова родился вампир. Сама понимаешь – поселок! Хуже испорченного телефона.

Ну а потом как назло нас не выписали из роддома. Мама пережила очень тяжелые роды, да и я родился очень болезненным и слабым. Врачи даже признались: в какой-то момент во время родов они решили, что я умер – просто перестал дышать. Но спустя секунды я вдруг снова заорал. Сказали, мол, в рубашке родился…

В первый же день у меня обнаружили болезнь. Моя кожа во многих местах оказалась неестественно красной, как будто обожженной. Врачи поначалу решили, что это просто аллергия. Но оказалось, что это реакция на ультрафиолет. То есть мне противопоказано было находиться под прямыми солнечными лучами. Каким образом об этом прознали люди – непонятно, но спустя пару дней по поселку уже болтали, что Любкин вампир боится света!

Нас все-таки выписали из больницы, так и не решив, как меня лечить. Просто поставили на учет и на всякий случай прописали кучу мазей. Каково же было удивление моей мамы, когда в родном поселке все знакомые встречали нас не поздравлениями, а нескрываемым любопытством и усмешками. Как оказалось, все эти дни обиженный дед Гулков подливал масла в огонь, рассказывая каждому встречному новые небылицы о вурдалаках. А когда отец пригрозил ему, еще и написал заявление в милицию, мол, Петр Савелов завел дома вампира, обещает натравить, так что следует принять меры. Над заявлением, конечно, лишь посмеялись, но в поселке «упыри» были главной темой разговоров.

– Избавились бы от него, пока не поздно, – сказала как-то, повстречав мою мать, тетя Вера Груздева, что жила на соседней улице. – Вон в детдом бы отдали, пусть с ним государство и нянчится.

У мамы аж слезы хлынули градом.

– Какой детдом? Что вы все прицепились к нашей семье? Оставьте вы нас в покое! У меня нормальный ребенок!

Однажды мама пожаловалась соседке тете Наде и, рыдая, обнажила грудь. Соски у нее оказались опухшими, с множеством ранок.

– Ой, нашла чего реветь, – махнула та рукой. – Мой Ванюха знаешь как хватал? Я аж на стенку лезла!

– Но у него уже зубки есть! – не переставала рыдать мама.

– Да ну, откуда? Мал он еще.

Тетя Надя наклонилась над кроваткой и заглянула мне в рот.

– Слушай, правда! А как такое может быть?

– Не знаю. Я это еще в больнице заметила.

Тетя Надя потом со слезами клялась, что никому об этом не рассказывала. Только мужу… В общем, поселку это – как дрова печи. Больше, видимо, в моей вампирской сущности никто не сомневался. На нашу семью стали смотреть в основном искоса, а некоторые и вовсе побаивались. Меня, понимаешь?! Я в те дни еще барахтался в пеленках, но люди поговаривали: «Ничего, вот подрастет, он себя еще покажет!»

– Это вас Бог покарал! – сказала как-то маме все та же тетка Верка. – Твой вон разворовал ползавода… А Господь-то, он все видит! Дети ответственны за грехи родителей!

Мама лишь промолчала. У нее уже не было сил спорить. Ей просто стало невыносимо горько. Ее Петр, то есть мой отец, всю жизнь честно проработал на одном и том же предприятии. И даже когда у завода настали черные дни и многие бросились на заработки, он остался. Говорил: «Завод нас столько лет кормил, а теперь я в трудную минуту его предам?» Да мама сама хороша. Однажды устроила ему скандал: «Семья голодает, детей куча, на заводе твоем ни черта не платят, а ты даже гвоздя унести не можешь. Другие вон тащат и живут!» Уж чего стоило отцу на такое решиться, но он все-таки попытался вынести и продать какой-то списанный двигатель. Попался еще на территории завода. Так он с тех пор себе зарок дал: лучше с голоду умереть, но жить честно. Несмотря на это, ему ту неудачную кражу долгие годы припоминали, причем даже те, кто сам воровал и до сих пор ворует, но не попадается.