Кейт Хэмер - Похороны куклы

Либби подняла глаза.

– Красивая у тебя прическа, Руби.

Я потрогала волосы, они были хрустящими на ощупь, похожими на ракушку, от лака для волос.

– Ага.

– Сделаешь нам такие?

– Как-нибудь. Но не сейчас.

Я показала книгу, чтобы они поняли, что у меня есть дела поважнее.

– Оставайся, порисуй с нами, – сказала Джейн, щурясь от солнца.

На запястьях у нее были грязные напульсники, как у бегуна.

Я покачала головой.

– Мне надо идти, – заверила я и оставила их рисовать.

Я прошла добрых полмили. Теперь в перистой траве сиял пурпурный клевер, а не желтые цветы нашего сада. День был жаркий, в воздухе пахло рекой.

Вокруг расстилались поля, бежала река, которая, как я знала, окончит свой путь в Северне, как и вся вода отсюда. Я шла, вздымая облака семян. Пела себе под нос, подпевая сочному шуму реки; бездумная мелодия, под стать гудению пчел, которых глотали открытые цветочные рты. Я видела на том берегу реки Тень, он шел со мной вровень. Сегодня он был текучим и легким – вскидывал коленки, без труда выбрасывая ноги вперед, и, подумалось мне, наверное, подхватывал шарики клевера, чтобы ощутить, как ладонь круглится вокруг цветка.

Я осмотрелась, чтобы убедиться, что рядом никого нет; я всегда так делала, прежде чем заговорить с Тенью.

– Привет!.. – крикнула я. – Привет, я тебя вижу…

Мой голос эхом отдался над водой.

Тень остановился. Я увидела, как он спрятался за молодым деревцем, ростком ясеня.

– Ой, ну как хочешь, – сердито сказала я и повернулась, чтобы уйти.

В этот миг я уловила липкие нити мыслей с той стороны реки:

Ненавижу это место. Я брошу эту книжку в воду, точно говорю, я…

– Ничего ты не сделаешь, – проворчала я, рубанув ладонью возле правого уха, чтобы оборвать связующие нас жилки.

Я пошла дальше, а он двинулся следом, темным ветром, дующим сквозь высокую траву. Толстая книга в потрескавшемся кожаном переплете начинала оттягивать мне руку. Если Тень решил вести себя, как дурак, я не стану обращать на него внимания. Он скоро исчезнет. Я привыкла к тому, как он иной раз перетекал через стены или резко переносился из одного конца коридора в другой, почти в одно мгновение. Здесь ему есть чем развлечься – пусть попрыгает по илистому берегу. Или попускает блинчики по воде. Но когда я подняла голову, он растаял, пока не стал серым среди далеких лохматых сорняков.

– Так тоже можно, – пробормотала я, села и открыла книгу.

«Путь из Этого Мира в Грядущий, Изложенный Под Видом Сна».

Страницы были покрыты пятнами и плесенью, от них поднимался запах сырости, из-за которого я чихнула на траву.

Я вытерла нос рукавом и принялась рассматривать черно-белую картинку напротив заглавия. Мужчина с закрученными усами опирался на что-то, похожее на крошечную полую гору. На следующей странице был миниатюрный лев с такими же кудрявыми волосами, как у мужчины. Череп и скрещенные кости смотрели с картинки влево, словно думая, как бы сбежать. Вдали человек с большим рюкзаком взбирался на холм к каким-то воротам, откуда выходили солнечные лучи, прямые, как на елочной игрушке. Когда я переворачивала страницу, сработали часы одуванчика, и семена смешались со словами. Человек, прочитала я, встречает Евангелиста. Повеление Евангелиста бросилось мне в глаза:

«Беги от грядущего гнева».

У меня в ушах зажужжало. Я резко подняла голову. До меня внезапно дошло, что каждая травинка и камешек втайне дрожали и шевелились – и остановились, когда я их за этим застукала. Какое-то время я за ними наблюдала, мои черные кеды поднимались над краем книжки далеко-далеко, словно отдельно от остального тела. Все было тихо. Я стала читать дальше, ища новые ключи.

«Видишь ли ты тот сияющий свет? Он сказал, думаю, что вижу. Тогда, отвечал Евангелист, не своди со света глаз, иди прямо к нему, так ты увидишь Врата; у которых, когда постучишь, будет тебе открыто, как следует поступить».

Мимо пролетел парашютик одуванчика, я дунула на него, отсылая прочь, так что его хвостик закачался, потом вернулась к книге. Евангелист бежал от жены и детей, которые плакали, умоляя его вернуться, но, прочла я, «он заткнул уши пальцами и бежал дальше, выкрикивая: Жизнь! Жизнь! Вечная жизнь!».

Я отправилась с паломником на Голгофу. Прошла за ним по обрывистой горе.

Еще не дочитав, я поняла, что травы закипели. День вокруг меня сгустился и потемнел, словно меня посадили в затягивающийся мешок. Тут я впервые увидела колючий куст, росший на моей стороне реки, увидела, как он, извиваясь, тянется к моей ноге. Линии на картинках в книге бледнели, ослабевали, превращались в пепел, опадая обратно на страницы. Может быть, дело в солнечном свете, подумала я, проведя столько лет на темной сырой полке, они не могут вынести яркое солнце; и картинки, и слова от него прячутся.