Александра Седых - Башня континуума. Владетель. Том 1

Апартаменты самого ясновидящего располагались на верхнем, четвертом этаже. Медная табличка на дверях, ведущих в его покои, скромно гласила «Главный консультант». Называть себя в открытую злым колдуном он не решался, опасаясь привлечь повышенное внимание отцов-духовников из Священного Трибунала. Служители Святой Единой Церкви были уже не столь суровы, как в иные времена, но все еще умели разводить костры. И жарить на этих кострах мясо.

Существовала и другая веская причина, по какой Чамберс предпочитал оказывать свои дорогостоящие услуги в столь респектабельной обстановке. За помощью к нему обращались далеко не последние граждане Салема, а, именно, высокие чиновники, местная финансовая и политическая элита, жены знатных салемских лендлордов. Чамберс тонко чувствовал, что людей столь высокого социального и материального положения может отпугнуть оккультный антураж вроде черных воронов, пентаграмм, полыхающих свечей, пурпурных мантий, и оттого принимал клиентов, одетый, как бухгалтер, сочувственный, как бухгалтер, и, тщательно, как бухгалтер, подсчитывал барыши.

Прогресс в деле облапошения и закабаления потерянных душ не стоял на месте, но время от времени все же приходилось работать по старинке, дедовскими методами: то есть обряжаться в пурпурную мантию, зажигать ароматические курения, чертить пентаграммы, вызывать духов и вглядываться в магический шар. Чем и занимался сейчас Чамберс, запершись в специально оборудованной потайной комнате. Пропитанный запахом экзотических благовоний полумрак развеивал исходящий от магического шара холодный красный свет. Глаза Чамберса тоже горели красным и холодным светом, а в мертвых черных зрачках плавали зловещие видения.

В углах пентаграммы корчились подчиненные Чамберсу древние тени. Бескостные и бестелесные, но живущие, тени преданно служили хозяину, исполняя для него самую грязную работу. Умея проскальзывать туда, куда не под силу пробраться человеку, эти порождения греха подглядывали, подслушивали, становились тайными свидетелями измен, супружеских склок, воровства, взяточничества, разного рода извращений, и об увиденном и услышанном аккуратно докладывали злому колдуну.

Сейчас тени вместе с хозяином вглядывались в глубины магического шара, наблюдая за мученической смертью бывшего губернатора Лудда Шеймаса Харта. Наслаждаясь зрелищем, Чамберс радостно хихикал и потирал липкие ручонки. Три масляных подбородка колдуна и жирное, как свиной студень, брюхо, волнообразно колыхались от удовольствия.

– Чудненько, прелестненько, – бормотал Чамберс. – А вот не надо было лезть, куда тебя не просят. Ведь предлагали тебе деньги, чтобы ты заткнулся. И должность тебе хорошую предлагали в столице, почетную, удобную синекуру. Но ты отказался, вот и получай. Так бывает с каждым, кто связывается с нами.

Кем могли быть эти самые мы, отчего ни за какие коврижки не стоило с ними связываться, и какое отношение злой колдун Чамберс, собственно, имел к невинно убиенному Харту, до поры до времени осталось неизвестным, ибо к чародею пришли. Он услышал стук в дверь, затем кто-то произнес его имя.

– Мистер Чамберс.

– Я ведь ясно сказал, что занят и просил меня не беспокоить!

– Простите, но вас вызывают к господину губернатору Салема. Это срочно.

Господин губернатор Салема чувствовал себя так жутко, будто всю предыдущую неделю запойно пьянствовал, а теперь страдал ужасающим похмельем. Хотя ничем подобным Гордон вовсе не занимался, а преодолевал последний, заключительный этап своей победоносной предвыборной кампании на пост губернатора Салема.

Успев блистательно проявить себя в должности первого вице-губернатора, а после отставки своего непосредственного босса, Гарольда Таггерта, и в качестве исполняющего обязанности губернатора, Гордон баллотировался от Партии Новых Демократических Преобразований и заранее опережал своих соперников с разгромным счетом. Выборы были, в сущности, пустой формальностью, но он здраво рассудил, что народ жаждет не только хлеба, но и зрелищ, и подошел к делу серьезно и основательно.

Поэтому были митинги, были пламенные речи, репортеры, многие тысячи пережатых им рук, пухленькие младенцы, которым он щекотал животики, и их хорошенькие мамочки, норовившие выпрыгнуть из кружевных панталон при виде герра Джерсея, такого молодого, мужественного, широкоплечего и очень симпатичного. Гордон выступал перед могущественными лендлордами и упитанными финансовыми воротилами. Он выступал перед лесорубами и зажиточными фермерами. Он выступал перед нищими и власть имущими. Он выступал в крохотных заплеванных пивнушках и в парадных залах роскошных вилл. Он так истово твердил, что покончит с бедностью и коррупцией, несправедливым налогообложением и прогнившей банковской системой, что под конец сам в это поверил. Самую малость, но поверил. А вдруг?