Андрей Болдин: Аваддон. Записки демона

Ярослава стала моей второй – настоящей женой. К этому браку я был готов. Всё-таки, пошел четвертый десяток. Я хотел иметь семью – так, во всяком случае, мне тогда казалось. При этом жениться мечтал по любви. На худой конец, по большой человеческой симпатии. Но обязательно – на девушке, отвечающей трем требованиям: интеллигентность, красота и доброта. Всё это было в Ярославе. Женившись на ней, я верил в свою верность. Знал, что не изменю. Никогда. И радовался своей порядочности, упивался своей честностью. Я стоически настраивал себя на вечное полумонашеское житие рядом с человеком, который вдруг оказался совершенно невыносимым. С человеком, к которому я был прикован железной цепью, как каторжанин к тачке.

Но что такое измена? Где кончается верность и начинается предательство? Разве не изменял я своей невесте, а потом жене тогда, когда, сглатывая сладенькую слюнку, разглядывал женщин в метро, когда привычно следил за мельканием чулок в весенней толпе? Разве не изменял я, когда заглядывал на веселые мужские сайты, оправдываясь перед самим собой тем соображением, что человеку моей профессии необходимо время от времени «разгружать голову», которая за рабочий день, бессмысленный и беспощадный, наливалась свинцом, превращалась в пудовую гирю? Разве не изменял я, когда предавался упоительным воспоминаниям о былых приключениях, с легкой грустью перебирая милые детали разнузданного холостяцкого житья?

Знаю, знаю: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением…

Те, кто действительно изменяют своим женам, то есть наяву спят с другими женщинами, по гамбургскому счету, не честнее ли таких, каким был тогда я – прелюбодействующих в сердце своем и смеющих рассчитывать на снисхождение со стороны собственной совести? Честнее! А таящиеся, не решающиеся на действие – неизмеримо ниже и гаже, потому что делают всё то же самое, что и они, и гораздо изощреннее их, но пребывают в уверенности, что свято хранят верность, что не предают на каждом шагу.

Говорят, женщины по части измен мужчинам не уступают. Не знаю. Уверен только в одном: Ярослава не предавала меня даже мысленно. А я предавал, и как будто не понимал этого. Моя зарождающаяся шизофрения получала в этом каждодневном предательстве дополнительную подкормку: душа крепкого семьянина сосуществовала в одном теле с гнусной душонкой тайного развратника.

Интересно, со всеми ли это происходит? Или мое женолюбие перешло разумные границы? Сколько себя помню, мне всегда было трудно остановиться на ком-то одном (точнее – одной) – я постоянно соблазнялся поражающим воображение разнообразием форм и видов живой природы. С каждой новой подругой отношения длились не более полугода. Даже с Витой Сочиной мы прожили в браке всего семь месяцев. Психологи говорят, такое бывает от неуверенности в себе. Неуверенный самец постоянно нуждается в доказательствах своей мужской состоятельности. Охотно верю. Не в том ли заключается эта самая мужская состоятельность, чтобы однажды сказать себе: «Стоп машина! Приехали!»? Не в этом ли – подлинная мужская сила? И вот, я сказал себе это. Я смирился с тем, что больше никогда не попробую нового, неизведанного – других губ, плеч, лодыжек, пупков и прочих прелестей. Это невероятно, но я добровольно отказался от возможности обладать всеми женщинами мира, оставшись навсегда с одной единственной. Из тайного охотника, из рыщущего по свету хищника мне предстояло превратиться в травоядное, мирно пасущееся на раз и навсегда огороженной поляне. Волк в овечьей шкуре бесновался, но верил, что внешний покров рано или поздно прирастет к его настоящей, волчьей шерсти.

Перечитал предыдущий абзац и подивился тому, как лихо сам себя изобразил. Будем честны, как говорит мой друг Базилио. Никакой я не хищник. Никакой не охотник. С женщинами я почти всегда был пассивен – они сами охотились на меня. Точнее, подбирали меня, когда я плохо лежал. Это тем более удивительно, что (опять же, будем честны – ведь эти «записки» – моя исповедь!) я не обладаю даже минимальным набором мужских достоинств, необходимых для привлечения прекрасного пола. Вот и пойми этих женщин. Что они находят в таких, как я?

Впрочем, изредка я все же действовал. Отыгрывал сугубо мужскую роль. Нападал. Делал неловкие выпады. Приставал. Обхаживал. Клеил. Например, с Ярославой. Да, с ней я был именно охотником. Который, увы, попался в собственный капкан.

Мы познакомились при весьма романтических обстоятельствах. Вспоминая тот день, я умиленно улыбаюсь – наверное, также, как моя суровая бабушка Зинаида Михеевна, которая мгновенно меняла одну маску на другую, когда на экране телевизора происходило любовное объяснение или длился поцелуй. Я всегда поражался этой метаморфозе… Женщина с железным характером, твердокаменная коммунистка сталинского призыва была сентиментальна. Когда она умерла девяноста лет от роду, ее тумбочка оказалась забитой чувствительными романами. Помню, там были книжки с аляповатыми обложками и чудовищным количеством опечаток: «Анжелика и король», «Анжелика и султан», «Анжелика – маркиза ангелов»).