Василий Фомин: Легенда о царице. Часть первая. Явление народу египетскому

Это было не следствие невоспитанности, а просто естественная реакция на жестокий укус в ляжку.

Достойный Нофри, со сложенными смиренно на животике ручками, наблюдал, как сборщики налога весело, с шутками и прибаутками, доказывают спине счастливого Нехри выгоды государственного строя и так увлеклись, что чуть не пропустили начало следующего события.

А оно было уже вот оно.

– А что это вы тут делаете, о, священные гамадрилы Осириса?

Фраза возникла как-то ниоткуда и, видимо, оттуда же, ведь только что ничегошеньки же не было, возник красный осел и сидящий на нем, почему-то боком, бродяга, весело скаливший зубы.

– Езжай своей дорогой, сын вонючего шакала и смердящей же гиены. – миролюбиво ответствовал и одновременно напутствовал Нофри.

– О, великий господин! – ответствовал бродяга, вытаращив бесстыжие глаза. – Я, вообще то, и еду своей дорогой, но вот мой друг, – он указал на осла, – ищет, утерянную на бесконечных полях истории, родню, и позвольте вас спросить: не является ли ваш отец, ему дедушкой двоюродным?

– А? – удивился достойный сборщик налогов, полагая, что ослышался. – Чего?

– Я просто интересуюсь – какашки моего осла, по материнской линии, вам, не родня ли?

Нофри вытаращил глаза и раскрыл рот, затем повернулся к стражникам и махнул рукой.

Стражники, весело улыбаясь, подошли к, так же улыбающемуся, бродяге и один из них добродушно засветил ему под глаз и бродяга, по-прежнему улыбаясь, дрыгнув ногами, свалился с осла на противоположную сторону, откуда донесся его удивленный возглас:

– Ну, ни хрена себе, как больно! Ведь не должно же!

Кстати, когда он кувыркнулся с осла, то (ну совершенно случайно), задел пяткой, дрыгнувшейся ноги, подбородок одного из слуг закона, отчего, тот расслабленно и умиротворенно расположился на земле, на некоторое время, прекратив воспринимать реальность как факт.

Осла, который был тут ну совершенно не причем, перепоясали ни за что, ни про, что, палкой и он, задрав вверх морду, издал возмущенный и визгливый вопль и наподдал копытами задних ног в брюхо одному из стражей и тот ыкнув, согнулся, и пошел куда-то в сторону, потеряв всякий интерес к происходящему. Наверное, у него случилось расстройство желудка, или, не дай бог Ра, приступ язвы.

Тут на сцене вновь объявился бродяга, все еще не пришедший в себя от удивления.

– А почему так мне больно? – вновь спросил он весьма удивленно.

– Щас, подлечу, Исиду твою мать. – ответил один из надсмотрщиков, замахиваясь палкой.

Бродяга нырнул под брюхо осла и оказался по другую сторону, а палка, повинуясь щедрому замаху надсмотрщика, с характерным стуком встретилась с головой другого стража. Оставшиеся с разъяренными криками кинулись на бродягу, который, уворачиваясь от многообещающе гудящих в воздухе палок, принялся бегать вокруг осла, которого эта суета привела в крайнее раздражение и все его четыре копыта с такой скоростью замелькали в воздухе, что все сборщики налогов закончились, не успев пробежать и одного круга.

Схватка же господина Нофри с незнакомцем, красочно, но не вполне достоверно, описанная им впоследствии, выразилась в том, что тот последний долго гнался за господином Нофри с мотыгой в руке и с криком:

– Стойте, стойте, господин мой… последний штрих… дайте-ка я вас мотыгой хорошенько опояшу… ну чисто символически… иначе не будет логической законченности …в сцене!

Бродяга сильно поднажал, догнал-таки чиновника и со смаком, как раз на слове «в сцене», гулко приложился мотыгой по спине, что, однако, только прибавило прыти господину Нофри, удалившемуся вдаль со скоростью антилопы гну. Нет, увы, мотыга не переломилась, жаль конечно, было бы очень колоритно, но чего не было, того не было. Врать не будем, а наоборот, придерживаться будем естественного хода событий и без преувеличений. Только голая, нагая прекрасная и бесстыжая, правда.

Есть у кого сомненья в правде? Ну и отлично. Так вот, идем дальше…

Смачный удар мотыгой по чиновничьей спине произвел, как раз очень сильное действие на нашего бродягу. Он остановился на всем скаку, будто налетел в темноте носом на дерево, уставился куда-то вдаль, выронил мотыгу, завертел в растерянности головой, что-то забормотал, разводя руками, тыча вперед пальцем и оборачиваясь назад, то ли желая спросить у кого-нибудь объяснений, то ли призывая разделить с ним безмерное удивление. Наконец, он плюхнулся задницей на землю, точнее на грядку лука (для тех, кто любит точность), нервно засмеялся, сорвал пучок перьев зеленого лука и автоматически сжевал.