Геннадий Демарев - Отверженный духами

– Теперь ты – как бродячее животное, – зловеще произнёс шаман. – И великий дух Сунг Дьяхын будет преследовать тебя до тех пор, пока не уничтожит.

Не говоря ни слова и даже не оглянувшись на родных, Иван сделал первый шаг по пути в никуда…

С каждым днём ветер крепчал, предупреждая о скором наступлении зимы – длительной и морозной. Зябкие ночи стали длинными, а не менее холодные дни – смехотворно короткими. Знал о приближении зимы и великий дух Вилюя – реки могучей и напористой, пробивающей себе путь среди скал, равнин и озёр. Его течение становилось всё менее гостеприимным и всё более слабым, словно дух скучал, подавляя зевоту. Совсем скоро его воды скуёт мороз, и они замрут в продолжительном сне на долгие девять месяцев. Но до этого момента оставалось ещё некоторое время; пользуясь этим, то живое, которое не успело приготовиться к нему, спешило спрятаться как можно надёжнее. Спешил и одинокий путник, неведомо каким образом оказавшийся в этих негостеприимных краях. Если судить по его внешнему виду, можно было сделать заключение о том, что находился он в пути и одиночестве довольно долго. Высокого роста, некогда крепкого сложения, но теперь совершенно осунувшийся и согбенный тяготами и лишениями, он напоминал не представителя цивилизованного мира людей, а, скорее, тень. Кожа на его лице почернела от недоедания и долгого пребывания на ветру и солнце, тощие, ослабевшие от недоедания руки, украшенные многочисленными ссадинами и вздутыми венами, беспомощно свисали почти до колен, как плети; впрочем, путник предпочитал прятать их в карманы изодранной куртки. Он продвигался вперёд медленно, не поднимая ноги, а, скорее, влача, из чего можно заключить о хроническом недоедании и усталости, а также и о том, что определённой цели путешествия он не имел. Он шёл, казалось, лишь затем, чтобы не упасть, ибо вряд ли нашёл бы в себе силы подняться вновь. Его унылый вид, как у старого, больного волка, который ищет место для того, чтобы можно было, наконец, умереть, лишь дополнял унылость окружающей среды – на фоне пасмурного, затянутого плотной завесой серых облаков неба растянулось безбрежное мрачное море совершенно лишённых растительности холмов. Впрочем, их поверхность была покрыта массой сухих стволов омертвевших, некогда поваленных бурями, деревьев. Путнику то и дело приходилось перешагивать их, с трудом поднимая ноги; после каждого такого упражнения ему приходилось подолгу восстанавливать дыхание и силы.

Ко всему, в голове постоянно слышатся приглушенные удары бубна: «Бум! Бум! Бум!»

С трудом переводя дыхание, человек жадно вдыхал холодный воздух. Не вполне отдавая себе отчёт в поступках и, ёжась от холода, он осмотрелся по сторонам, и это было легко, учитывая, что он находился почти на вершине холма, покрытого поваленными елями. В иное время он мог бы найти своеобразную красоту в этом почти фантастическом пейзаже, но сейчас он производил на него угнетающее впечатление.

«Только бы дойти до леса! – лихорадочно, как загнанная в угол куропатка, трепыхалась в сознании единственная мысль. – Только бы дойти!..»

Уже в течение многих дней Ивану приходится безнадёжно блуждать и созерцать такие унылые пейзажи. Вокруг, куда ни взгляни, не найти ни живого дерева, ни скалы. Среди скал или деревьев можно было бы отыскать какую-нибудь щель, забиться в неё, как комар, и хотя бы на время спрятаться от холодного северного ветра, насквозь пронизывающего всё существо. Ах, если бы удалось найти хотя бы уголок, закоулок! Он бы, превозмогая смертельную усталость, насобирал сухих еловых веток, которых здесь хоть пруд пруди, и развёл костёр. При мысли о костре Иван почувствовал, как по телу, словно разряд электрического тока, пробежала волна тепла. В его нынешнем состоянии костёр означал возможность не просто согреться, расслабиться, поспать, но и выжить. Ведь уже в течение многих-многих дней его несчастная, многострадальная плоть не знала ни тепла, ни надежды. В какую бы сторону он ни направлялся, повсюду его окружали сотни, тысячи, миллионы деревьев, безжалостно поваленных бурями и страшными, не ведающими пощады, трескучими морозами. Казалось бы, ничто не мешало делать привалы и разжигать костры, стоило лишь собрать охапку сухих веток, которые словно напрашиваются в огонь. Но при ветре, дующем со скоростью не менее семи метров в секунду, спичка могла погаснуть, а каждую из оставшихся четырёх спичек следовало беречь, как зеницу ока. Две из них выглядели как вполне нормальные, качественные спички, но для двух других у производителей как будто не хватило серы – головки были маленькими, словно на их долю достались лишь жалкие остатки из большого заводского котла. Ну да, спичка могла и вправду погаснуть, и не только из-за ветра, но ещё из-за того, что её владелец – дитя цивилизации, не умеющее договариваться с духами стихий. А огонь – это стихия самая главная и самая могущественная во всей Вселенной.