Константин Каронцев - Ведьма портного. Реальность из снов

Преображенная постоялица упивалась их видом. Вдруг она вскинула руку со словами: «покупаю тебя» и к ногам Эннабел упало распятие, погрузившись в снег. Та самодовольно склонила голову на бок.

– Вечер летописи ожидает тебя, Эннабел. – Объявила соседка. – Поднимайся ко мне.

Тихо рассмеявшись, она спросила:

– И что за участь мне уготована, Вирджиния?

– Помочь мне в сотворении моей первой симфонии. Оставь на одну ночь своего брачного раба. Повелевать теперь буду я, именно тобой. Идем!

С каким-то секретным очарованием, она слушала и разглядывала ее, а затем двинулась к ней, и остановилась, услышав боязливый и вместе с тем, возмущенный голос Дэвида:

– Как неприлично с вашей стороны, мисс Вирджиния! Вы обнажены, и мою жену приглашаете помочь в написании какой-то симфонии. Опомнитесь!

Но Вирджиния уже давно скрылась в доме, а Эннабел окинув мужа предупреждающим взглядом, приказала:

– Ночь проведешь без меня. Мне необходимо побыть с ней. Помолчи, Дэвид. – Чуть смягчая тон, продолжала: – То, будет мое искупление. Не любопытствуй и дождись утра.

Вечер агрессивного ожидания, хмельная ночь поглотили его разум. Но подняться к соседке он не мог чисто физически, удерживаемый непонятной силой. Зато он прислушивался и слышал лишь тишину. Она накатывалась на его сознание, поглощая действительность и если так творили музыку, то он ядовито назвал ее «симфонией тишины».

Эннабел появилась на рассвете, войдя в спальню и холодновато поглядывая на сидящего у окна мужа. К этому времени он припомнил все сплетни соседей о ней и уязвленный таким обхождением, затаил обиду и месть. Его вспыльчивость и порывистость души, довлела над ним и закованный в эти эмоции, он решил, требовать развода. Быть женатым на ведьме, становилось неуютно. Тем более, соседи предупреждали его.

Она сняла одежду и легла в постель. Он повернулся к ней и тут же отвел взгляд. Что-то неведомое и дьявольское в ней притягивало его к себе.

– Как симфония? – Спросил он, теребя руки.

– Она божественна. – Прошептала жена. Он украдкой, взглянул на нее.

– Так ли уж божественна, Эннабел? Что же тебе нужно было делать для ее вдохновения? – С недоумением поинтересовался он и словно чего-то, испугавшись, спохватился: – Прости, если задаю много вопросов.

Она милостиво и с достоинством, посмотрела на него и ответила с улыбкой:

– А мне Дэвид как раз ничего не нужно было делать. Ведь музицировала она. А ты злишься, мой бедный глупец.

– Мне было одиноко.

– Что ж, – закрывая глаза, сказала она. – Возможно сегодняшней ночью я тебя утешу.

Общаясь с ней, он будто приходил в себя. Подбежав к ней, он упал на колени и воскликнул:

– Эннабел, я тут многое надумал и теперь корю себя за то, что посмел допустить такие оскорбительные по составу мысли в отношении тебя.

И он, правда, раскаивался, находясь коленопреклоненным перед ней. Она не отвечала, и не шевелилась, и ему невольно пришло сравнение, что он словно находится перед телом мертвой, так неподвижна она была. Но она глубоко вздохнула, приоткрыла глаза и с порицанием заметила:

– Ты все-таки принял на веру сплетни соседей обо мне.

– Каюсь, Эннабел! Ты же светочей моей души!

– Бедный Дэвид, – ласково произнесла она. – Но они правы. Ты женат на ведьме.

Он воодушевленно взял ее руку и с мольбой признался:

– Я горжусь этим. Ты у меня так восхитительна и так чарующе властна, что нет мне дела до их кляуз. Эннабел, я тебе больше скажу, я счастлив находиться под каблуком у доминирующей женщины, нежели под сапогом общественного мнения.

С воздаянием даря ему слегка усталый взгляд, она с жалостью произнесла:

– Мой бедный Дэвид, я тебя и не покину, пока ты будешь слышать себя.

– Буду, буду! – Горячо заверил он. Она отставила руку и добавила:

– Боюсь только, что бес сомнений уже прочно укрепился в тебе. Молчи, Дэвид. Мне хочется окунуться в объятия Морфия, оставь меня. Но приготовься к этой ночи. Я укрою тебя под свое доминирующее начало.

И тем вечером она выплеснула на него внутреннюю мощь накопленных эмоций, какой-то щемящей безнадежности, смешивавшейся с желанием отомстить. А мщение ее было испепеляющим. Своей духовной могущественностью она убивала в нем стремление мстить самому и затаивать обиду. Пусть на время, в ночные минуты бдения, но его противоречивые и негативные желания как осколки разлетелись в виде остаточных чувств возмущения, оставляя призрачную охоту насолить, но не навредить. И в глубине души он осознавал, что, ища возможность досадить ей, он тем самым пытается причинить боль себе, за образовавшуюся ненависть к себе. Только он уже не ведал, что от него осталось, ибо как мужчина он был духовно раздавлен. И внутреннее смятение вылилось в стремление быть с ней рядом, или наоборот, бежать от нее подальше. Где были его искренние желания, он уже сказать не мог. Преломление сознания довлело над ним. Что-то в нем рушилось, и он настойчиво пытался вырвать тяжелое чувство из души, подгоняемый неведомым страхом. Бутылки вина продолжали накапливаться, потому что жена теперь часто оставалась у соседки и появлялась на рассвете, безмятежно радостная на фоне снежных предутренних теней. Сколько ночной тишины он поглотил в себя, завязнув в безрадостных мыслях, невозможно было сосчитать. Внутренний бунт разжигал его сущность. Противоречивые чувства разгорались в нем и лишь видя и находясь рядом с ней, они потухали, чтобы потом при ее уходе вспыхнуть с новою яркою силою. Пограничное состояние агонии, являлось предтечей духовной потери жены. А пока выживая морально в каждом дне, он терял себя.