Элеонора Кременская - Адам Бесподобный

– О! – перехватил инициативу очкарик. – Мигом нажарю!

– Где же Вовчик? – осмелился нарушить создавшуюся атмосферу взаимопонимания, Леха.

– Опился и дрыхнет без стеснения, в комнате, – ткнул пальцем в сторону закрытой двери, плешивый и воззрился на приятелей, – будем знакомы?

Плешивого звали Кириллом Петровичем, а очкарика просто Павлушей. Оба работали в редакции крупной московской газеты.

Причем, Павлуша резко отличался от немногословного, деловитого Кирилла Петровича поверхностным отношением к жизни.

Застенчивый и робкий, романтик до последней капли вина в своем стакане, он влюблялся и разочаровывался беспрестанно. Под покровом ночи прокрадывался в подъезд дома возлюбленной, оставляя на коврике двери букеты цветов. В почтовый ящик умудрялся засовывать коробки конфет, шоколадки, записки со стихами Шекспира. При этом ему уже стукнуло сорок лет, далеко не мальчик, Павлуша скакал по жизни с розовыми очками на носу, пока одна зазноба не подстерегла его.

Павлуша так и замер, уставившись на стройное спортивное тело, возмущенно дрожавшее под тонкой тканью кружевной сорочки.

– Ну? – вопросила его «Дульсинея». – Долго безобразить будешь?

Он попытался, было, оправдаться, протягивая ей свой букетик, но она отбила цветы мощным хуком справа и придвинулась к Павлуше вплотную, заглядывая темными глазищами в самую глубину его души.

Павлуша затрепетал и упал на колени, он плакал, умоляя ее выйти за него замуж, ползал перед ней на четвереньках и вглядывался в ее пушистые домашние тапочки.

Она, подумав, пригласила его на кухню. После недолгих расспросов о работе, зарплате, наличие недвижимости и отсутствие алиментов на всех прошлых, позапрошлых детей, «Дульсинея» задумчиво протянула:

– Говорить можно что угодно, а вот ты мне документы на квартиру принеси, справку с места работы, сколько у тебя трудового заработка. В полицию сходи, возьми справку об отсутствии судимостей. К судебным приставам загляни, пускай отпишут, как там у тебя со штрафами, долгами по кредитам.

И закончила, упирая руки в бока:

– А пока что, милости прошу, пожаловать прочь!

Адам смотрел на собутыльника во все глаза:

– Неужто собрал?

– Справки? – уточнил Павлуша, пожевав губами, отрицательно мотнул головой. – Сил не хватило!

– Бюрократиха! – рассмеялся про «Дульсинею», Кирилл Петрович.

Неожиданно, веселье прервал хозяин квартиры. Взлохмаченный, не выспавшийся, он угрюмо присел за стол, вызвав бурю восторга у приятелей.

– О, Вовка проснулся!

– Штрафную тебе за опоздание!

Весело гудели они.

– Ребя, а мне сейчас советская столовка приснилась, – сморщился в непритворных слезах, Вовчик, – и горчица на столах, и бесплатный хлеб, бери, не хочу, и роскошный обед на рупь с ложкой жирной сметаны в супе.

Вовчик уронил лохматую голову на сложенные на столе руки и громко зарыдал.

В кухне воцарилось неловкое молчание.

Первым его нарушил Кирилл Петрович:

– А я мороженое любил, сливочное, за пятнадцать копеек!

– Газировку с сиропом, – прижмурился Леха, вспоминая трехкопеечное удовольствие.

– Молочный коктейль за одиннадцать копеек, – подхватил эстафету воспоминаний, Павлуша.

– Морковный салат в две копейки, – облизнулся Адам.

– А ты кто такой? – взглянул на него в упор, Вовчик. – Почему не знаю, как зовут тебя, мил человек?

– Адам, – и поспешно добавил, – Адам Бесподобный…

Вечером, Адам Бесподобный отвел трех дачниц в свои заповедные места.

Вера села рядом с Зоей на импровизированную скамейку в виде обструганного бревнышка.

Адам пошуровал в костре, переворачивая черные катышки картошки, уже запеченную, выкатывая палкой подружкам.

– Угощайтесь! – щедро разрешил он и посмотрел на худенькую Неву.

Лицо ее выражало печальную задумчивость.

Адам перевел взгляд на Веру Павловну, удивляясь тому нежному состраданию, с которым она, нет-нет, да и взглядывала на него. Такие женщины, как правило, наивны и просты, готовы любить ущербных алкоголиков, терпя от них побои и унижения, готовы оправдать противоправные, уголовные действия своих благоверных, любыми способами заботиться и лелеять обидчиков.

Адам вспомнил однажды виденную им очередь в тюрьму, когда тиская в руках узелки с передачками, жены зеков тихонько шушукаются о мужьях и проливают слезы умиления над ответными письмами, где мало слов о любви, но много требований курева и продуктов. Впрочем, бывают и исключения из правил, поправил сам себя Адам.