Элеонора Кременская: Адам Бесподобный

– Кошмар! – согласился с ней Адам.

***

Солнце на востоке показалось из-за верхушек плотно сомкнутых угрюмых елей, яркий желто-розовый шар выбросил одну огненную стрелу, и небо сразу посветлело, над елями взмыли птицы, будто приветствуя долгожданное тепло. Последние клочки тумана уползли в низины, прячась в высокой траве, хоронясь в глубоких бочагах и заросших широких канавах.

Несмотря на ранний час, соседи Адама Бесподобного давным-давно были на ногах. Бабка Пелагея вооружившись бельевой корзиной, умотала в лес, за грибами. Проводив старуху взглядом, Бесподобный потоптавшись на крыльце, решился и направился к ее дому.

Дочь Пелагеи, старая дева, рябая, некрасивая Катька принесла с кухни супницу с супом и торжественно водрузила ее посередине стола.

– Зачем это? – промямлил он сконфуженный самим таинством то ли завтрака, то ли ужина, не поймешь. – Можно было бы просто в тарелки супу налить.

Она посмотрела на него со значением, но ничего не ответила.

После, принесла миску с тушеными овощами и большим куском говядины, обильно политым подливой.

Он мучился, но ел, мысленно добавляя на стол рюмку водки, которой не могло быть в ее доме. Бабка Пелагея хотя и прослыла самогонщицей, сама не пила, а продавала пойло записным деревенским алкашам.

Закончился то ли завтрак, то ли ужин и вовсе непривычно для Адама. Рябая Катька испекла для него в печи ягодный пирог и, подоив корову, поставила на стол кружку парного молока.

– И кур у вас много? – задался Адам подсчитывать чужое добро.

– Двести штук, – застенчиво ответила Катька, но вздрогнув, отскочила подальше от соседа, услыхав шаги в сенях.

Бабка Пелагея не держала зла на Бесподобного. Удивительно странная для деревенских жителей женщина, она поражала Адама приятным округлым лицом с ямочками на щеках, светлыми бровями, седыми ресницами и серыми глазами. Волосы Пелагеи на манер модниц были будто покрашены, тут светлая прядь, там темно-русая. Легкомысленная и веселая, она беспечно порхала по жизни, не отвечая на жаркие мужские признания в любви, игнорируя всякого влюбленного в нее человека, на вопрос односельчан, почему? Всегда смеясь, утверждала с уверенностью фанатиков бога: «В этом мире любви нет, а ее подобие мне без надобности!»

Рябая Катька приходилась бабке Пелагее племянницей, родная сестра – гулена подбросила ребенка еще маленькой, да и укатила, больше Пелагея ее не видывала.

– Жених? – удивилась Пелагея на сбивчивое объяснение Катьки и окинула Адама Бесподобного с головы до ног пристальным, враждебным взглядом. – Он тебе в отцы годится!

– Мам! – умоляюще сложила руки, рябая Катька.

Бабка Пелагея, не желая поддерживать разговор, взяла в руки кочергу и демонстративно начала рыться в тлеющих углях печки.

Адам встал:

– Двадцать тысяч рублей и путевка в Геленджик!

Пелагея обернулась, смерила его настороженным взглядом:

– Поросенок, сто куриц и дойную корову даю Кате в приданое!

– Мама! – негодующе воскликнула рябая Катька и бросилась к сундуку.

Старуха проследила за ней длинным взглядом:

– Мы не голытьба! Еще даю пуховую перину, две подушки, шерстяное одеяло, пятьдесят хлопчатобумажных простыней и пододеяльников с наволочками в придачу!

Адам поглядел на Катьку, на ней было платье из хорошей ткани, но довольно безвкусного фасона, в котором она выглядела нелепо и вульгарно.

Бабка Пелагея кинулась к шифоньеру, без слов распахнула его. Он подошел, оценил.

На вешалках висели в ряд платья, кофты, юбки старой девы, пардон, невесты Бесподобного.

– Беру! – ударил по рукам с бабкой.

Пелагея расплылась в довольной улыбке. Рябая Катька застенчиво прильнула к плечу седого жениха, он похлопал ее по плечу, ну будет, будет рыдать!..

Еще несколько дней назад Вера Павловна и подумать не могла, что судьба уготовит ей встречу с Адамом Бесподобным.

Что он за человек, размышляла она, лежа в кровати.

При всей своей наивности и внешнем простодушии, Вера обладала непримиримой, прямолинейной душой, часто вступала в конфликт с развратными, похотливыми самцами, пытающимися ее охмурить, чтобы использовав в качестве бабочки-однодневки, бросить.

Пару раз, правда, ее, все же, обманывали. Но, пылая чувством справедливости, она, из принципа намалевала на капоте машины краской из баллончика одному похабные слова, которые тот так любил вворачивать в процессе разговора, к другому влезла в форточку (квартира была на первом этаже) и взяв ножницы, смело порезала в лохмотья респектабельные костюмы, в которых он таскался по многочисленным официальным мероприятиям, важничая и надувая щеки.