Светлана Орловска - Cон

Как же мне пригодились эти уроки позже, во взрослой жизни. Сколько раз хотелось спрятаться, успокоив себя тем, что люди все хорошие, любят меня или, по крайней мере, не желают мне зла. Но бабушкины уроки не давали усыпить саму себя и увести от реальности. Mне приходилось узнавать под маской сердечности и доброжелательности – холодное безразличие; за комплиментом слышать зависть; за уверениями в дружбе – корыстные ожидания. Конечно это не было вкусной частью жизни и скорей походило на горькие микстуры или же напоминало ненавистную пленку в чашке детсадовского какао, от которой меня всегда воротило. Но чем сильней горчило от этой стороны жизни, тем вкусней были десерты, которыми она тоже, не скупясь, потчевала. Тем ценнее и радостней было находить настоящее в людях. Бабушка была самым выдающимся из всех кого я знала, знатоком человеческих душ.

– Посмотри, – говорила она, – как природа гениально, одним мазком доброты может осветить красотой лицо, далекое от правильных пропорций. А прекрасное изуродовать внутренней пустотой. Детские глаза наполнить такой болью и способностью к состраданию, что смотришь и не можешь понять – ребенок или взрослый перед тобой. Пожилое лицо незрелостью довести до карикатурности. Но квинтэссенция ее гениальности – это умение в одном человеке совместить противоположное. В некрасивом – красивое, в низменном – благородное, в эгоистичном – жертвенное. Уникально и может быть неповторимо, как единоразовое цветение Удумбары, когда в скупом человеке вдруг проявляется царственная щедрость. А в тихом интеллигенте – смелость героя.

Очень важно научиться правильно различать тона и полутона, чтобы хорошо ориентироваться в жизни и в людях, моя дорогая.

Вихрем проносятся в голове воспоминания. Чувствyю как кружится голова и тело начинает кренить вперед. Bидимо я слишком сильно зажмурила глаза. Резко распахиваю их, чтобы не упасть, и упираюсь взглядом в свое отражение в зеркале.

– Hу вот, все в порядке. Никакие черти в зеркале не пляшут. Есть только я, – говорю вслух, чтобы прогнать тишину, от которой уже звенит в ушах и подкрадывающееся чувство, что я здесь все- таки не одна. Понимание, что это так и есть приходит не сразу.

Не сходятся пазлы между мной и тем как выглядит мое отражение. Я из пижамы еще не вылезала, а отражение одето в элегантное, черное, шелковое платье. Да и волосы той, другой меня, тщательно уложены, в отличие от моих, давно не мытых. Окончательно пронзает несоответствие эмоций на Еe лице и того, что происходит в моей душе. Страх, подступающая паника должны были исказить гримасой это мое чужое лицо. Но лицо той другой, незнакомой мне женщины, выглядит спокойным, с надменно – приподнятым подбородком и застывшими, не мигая, смотрящими прямо на меня xолодными, зелеными глазами. Эти глаза не позволяют мне ни отвернуться, ни убежать, ни даже попробовать сморгнуть видение. Когда она протягивает ко мне руку, земля начинает уходить из- под ног. На тонкой, скользящей ко мне руке, змеиным глазом мерцает любимый бабушкин изумрудный перстень, который она никогда не снимала и в котором я ее похоронила.

Невесомость отрывает меня от земли и несет навстречу изумруду, который увеличивается в размерах так быстро, что вскоре занимает собой все пространство. Я не вижу ничего, кроме этой разрывающей мозг зелени. Глаза режет так, что снова зажмуриваюсь. Сколько я времени в таком состоянии? Не знаю. Никаких звуков или это у меня уши заложило от такого полета? Телом ощущаю под собой опору. Она мягкая и почему-то пахнет свежей землей и какими- то полевыми растениями.

Тело начинает затекать, но я на всякий случай лежу, как настоящий опоссум, ну разве что пену изо рта не пускаю. Стараюсь незаметно, сквозь узкие щелочки глаз рассмотреть, что происходит. Первое, что вижу – это снова сплошной зеленый цвет. Мало того, он мне еще нос и подбородк щекочет.

Ой! – доходит до меня. Это ж я в траву лицом уткнулась, а сама на земле лежу. Ну все ж лучше думаю, чем под землей! Kакое- никакое, а утешение!

Широко открываю глаза, приподнимаюсь над травой, осматриваясь. От великолепия, представшего передо мной, захватывает дух. Я даже забываю, что это не прогулка по собственному желанию. И что сама ситуация требует либо пробуждения от ночного кошмара, либо вмешательства психиатра. Но если это все-таки сон, то красивее сновидения я в жизни своей не видела. Как будто отмеренная огромным циркулем большущая поляна пестрит сочно- зеленой травой с разноцветными вкраплениями ярких полевых цветов. Порхающие над ними бабочки взлетают мини салютами, дублируя в воздухе крыльями всю красоту цветков. Птицы, на окруживших поляну деревьях, напоминают мне рыбок из музея Кусто. С той лишь разницей, что вместо плавников- крылья. Я хочу рассмотреть их поближе. Эти волшебные краски оперений могли бы вдохновить любого дизайнера. Хочется подбежать, но боюсь вспугнуть и поэтому стараюсь сдерживать торопливые шаги. Подхожу уже совсем близко и, еще в кустах, замечаю семейство горящих светлячков. Прелесть какая! Светлячки средь бела дня светятся. Птичка вблизи оказывается еще ярче. Cине – зеле – желтые перья ее хвостика раскладываются на множество оттенков основных цветов. Пока рассматриваю и подсчитываю сколько же тонов в оперении маленькой пичужки, боковым зрением замечаю, что стайка светлячков выстраивается в шесть пропорционально светящихся пар. А после… Происходит то, во что я отказываюсь верить. Kусты оживают, на моих глазах преобразовываясь в стаю животных. Так обрадовавшие меня вначале светлячки, оказываются горящими глазами на шести оскалившихся мордах гиен. Сосредоточившись на мне, они застывают в позе, готовой к прыжку.