Сергей Могилевцев - Лобное Место

С раннего утра обитатели дома номер три, корпус четыре, по третьему Лихачевскому переулку, наблюдали странную картину: жильцы четырнадцатого этажа в полном составе грузились в подъезжающие одна за одной грузовые машины, и отъезжали в неизвестном направлении. Лифт между первым и четырнадцатым этажом сновал безостановочно взад и вперед, перевозя кровати, диваны и стулья, срочно вызванные бригады носильщиков перетаскивали по лестнице шкафы и рояли, а шалопаи-подростки, те самые, что вчера еще до поздней ночи тусовались в подъезде, и оставляли на стенах его и в лифте неприличные надписи, радостно носились вверх и вниз, перенося на руках цветы в горшках и горки посуды. Из некоторых окон даже спускали по веревкам обмотанные со всех сторон стопки книг и тюки с одеждой, во всех восьми освобождающихся квартирах наблюдался небывалый энтузиазм, слышались даже песни, прославляющие труд и работу на благо отчизны, и можно было видеть, как некоторые заклятые враги, годами воевавшие из-за украденного дверного коврика, или пропавшей на бельевой веревке прищепки, братались, и, обняв друг друга, со слезами на глазах клялись в вечной любви. К обеду все восемь квартир четырнадцатого этажа были очищены полностью, и последняя грузовая машина, набитая людьми и вещами, убыла в неизвестном направлении под звуки тревожной песни: «Прощай, любимый город, уходим завтра в море!» Прибывшая затем бригада рабочих в удивительно короткие сроки, буквально до вечера, сделала на этаже евроремонт, причем, по слухам, во всех восьми квартирах сломали перегородки, соединив их между собой, и превратив в некий богато обставленный офис, для чего уже другая бригада носильщиков спешно занесла снизу вверх великолепную мебель и целый лес вечнозеленых растений. Конкретно о причинах всех этих событий никто толком ничего не знал, но упорно, с самого утра, циркулировал слух, что на четырнадцатом этаже будет теперь офис одной известной французской фирмы, купившей под него весь этаж, и заплатившей за это огромные деньги. Что фирма эта торгует оптом не то косметикой, не то женскими зонтиками; что все съехавшие жильцы отправлены на грузовых машинах в Балашиху, где каждому из них, в том числе и сидящему в Бутырках Баркову, куплен собственный особняк и выдана на руки солидная сумма денег. Слухов, повторяю, было много, и они взбудоражили не только жителей упомянутой высотки, но и обитателей окрестных домов.

Вечером того же дня на берегу одного из прудов можно было видеть живописную компанию, неторопливо прогуливающуюся по асфальтовым дорожкам. Центром ее являлся одетый в безукоризненный черный костюм господин высокого роста с необыкновенно властным, а некоторые бы даже сказали – надменным лицом, с интересом оглядывающий живописные виды, тихую воду, мостки лодочной станции, зеленые купы деревьев и фигуры расположившихся у берега отдыхающих. Сопровождали его двое мужчин, один постарше, другой помоложе и помягче, также одетые в вечерние костюмы, не такие, правда, темные и дорогие, как в первом случае. Была здесь также молодая женщина, необыкновенно красивая, в роскошном вечернем платье, и златокудрый мальчик лет примерно пяти, постоянно шаливший, заливающийся беспричинным смехом, и швыряющий в воду камни и мелкие веточки. Общий вид этих нарядных людей выделялся, конечно, из общей картины отдыхающих у прудов москвичей, одетых по случаю жары кто во что горазд, а иногда и вовсе не одетых, но, по большому счету, в одежде их и вечерней прогулке не было ничего экстраординарного. Очевидно, это были какие-то новые русские, расслабляющиеся у воды после дневных трудов. Москва уже успела всякого навидаться, и вид хорошо одетой компании здесь никого не смущал. Остановившись посередине ажурного мостика, перекинутого между двумя прудами, старший в компании, облокотившись руками об ограждение, сказал, задумчиво глядя в воду:

– Какая умиротворенность, Кармадон, какое упоение жизнью и тишиной, как будто и не было вчерашнего шабаша и вчерашней пролитой крови, как будто не бросали мы пригоршнями золота этим мерзавцам, которых вынуждены считать друзьями, и которым, в общем-то, наплевать и на кровь, и на свои погибшие души. Как быстро люди, Кармадон, забывают о преступлениях, как быстро трава забвения покрывает давешние могилы, и как быстро надежда нового дня перечеркивает тревогу прошлого.

– Все правильно, милорд, – отозвался тот, которого назвали Кармадоном, – зло, к сожалению, переплетается во вселенной с добром, и от этого никуда не уйти; ваша сила постоянно вытесняется силой иной, а что касается слишком быстро заросших могил, то это дело вполне поправимое; одно только ваше слово, милорд, и здесь будет столько могил, что в округе не хватит безутешных вдов, готовых оплакать погребенных в них мертвецов!