Игорь Фарбаржевич: Сказки для Евы

– Простите, – улыбаясь, обратился он к ней, – у вас что в пакете?

Хаве понравилось, что синаногу здесь охраняют.

– Менора, – ответила Хава. – Я привезла её в подарок.

И всё же охранник заставил развернуть пакет и, убедившись в правоте её слов, извинился и пропустил в храм. Хотя храмом ни одну синагогу в мире назвать нельзя. Любая из них, даже самая большая и главная в городе, всё равно была, по своей сути, лишь домом для моления . Храмом же синагога могла называться только в одном месте на Земле – на Храмовой горе в Иерусалиме.

Маленький, с рыжими пейсами на висках и плохо растущей бородой шамес – служка в синагоге – внимательно выслушав просьбу пожилой женщины встретиться с кем-нибудь из начальства, услужливо провёл её в боковую часть здания.

В это время, в одной из комнат, за столом, в кресле сидел седой ребе с окладистой бородой и, ритмично покачиваясь вперёд-назад, внимательно изучал, сквозь очки в золотой оправе, толстую книгу в кожаном переплёте. Он был так увлечён чтением, что не услышал, как вошёл служка. Не решаясь побеспокоить раввина, шамес застыл на пороге и робко кашлянул.

Ребе недовольно оторвался от чтения, строго на него посмотрел и снял очки. Он не любил, когда его отвлекали от изучения Закона.

– Что, Мойше? – сухо спросил он.

– К вам какая-то женщина, ребе… – ответил служка.

– Какая женщина? – раввин недоумённо поднял густые брови.

– Старая, – снял все вопросы служка. – Говорит, важное дело…

Раввин недовольно покачал головой, вскидывая вверх ладони:

– Ну, да! А как иначе! Ещё какое важное! Почему-то все важные дела находятся только у женщин!.. – Он поднялся с кресла. – Скажи ей, что я сейчас выйду. Наверное, по поводу своего непутёвого внука…

Служка вышел в коридор, бесшумно прикрыл за собой дверь и, обернувшись, почтительно сказал гевэрэт Берон:

– Сейчас он выйдет… А вы пока присядьте, – и показал рукой на стул, стоящий у стены.

– Ничего, я постою, – успокоила его Хава. – Пять часов сидения в самолёте не очень-то приятно для сосудов…

– Откуда вы прилетели?.. – спросил он.

– Из Хайфы.

– Для того, чтобы поговорить с ребом Элей?! – обомлел служка.

Хава улыбнулась:

– И за этим тоже…

Её ответ вызвал у шамеса восторженное почтение к своему учителю. Это ж надо! Чтобы только поговорить с ребом Элей, люди специально летят с другого конца света! Как будто там нет своих мудрецов! Как жаль, опечалился служка, что он не знал об этом раньше, иначе непременно осведомил бы раввина. Реб Эле любит, когда его хвалят и говорят приятные вещи. Впрочем, покажите того, кто этого не любит.

Тут дверь открылась, и раввин со строгим лицом величественно появился на пороге.

Гевэрэт Берон первая начала разговор. Вначале ребе с глухим раздражением воспринял это, как неуважение к себе, но как только незнакомая женщина рассказала, откуда и зачем приехала, он понял, что имеет дело не с зуевской бабушкой, пришедшей жаловаться на внука, а с профессором медицины европейского масштаба. Реб Эля расслабил мышцы лица, и Хава увидела добрую улыбку мудреца. Тут-то она и преподнесла ему менору. Бронза блестела так, что походила на золото.

– Дорогой подарок!.. – растерялся ребе, не поняв его истинную ценность.

Госпожа Хава подумала о другом значении его слов.

– Очень дорогой! – кивнула она. – По крайней мере, для меня…

…Выйдя из синагоги, гевэрэт Берон с замиранием сердца направилась в то место города, о котором вспоминала целых семьдесят лет и где столько же не была – во двор, где она родилась. Там в окружении большой семьи прошли первые восемь лет её жизни.

Подходя к арочной подворотне четырёхэтажного дома на Черноглазовской, которую детьми они называли «проходняшкой», подворотня соединяла улицу и двор, Хава всё просила Бога, чтобы их флигель оказался на месте. Если его там не будет, ей казалось, что она этого не переживёт.

Хава уже прошла арку, где, как много лет назад, так же пахло помойкой, и всё боялась поднять глаза. Наконец, она пересилила страх и увидела в центре двора, среди фонарей, что старенький одноэтажный флигель Шварцев стоит, где стоял. Это был высший момент счастья! И хоть выглядел он неказистым, низким и тесным, да ещё огороженный неуклюжим забором, за которым лежал крошечный палисадник – ей всё это показалось таким прекрасным, что она не променяла бы его даже на дворец царя Соломона! Летом Хава сразу узнала бы это место по зелёной занавеси дикого винограда на стене дома, по запаху цветов на клумбе… Сейчас же весь мир её воспоминаний лежал под снегом, как и сама жизнь, припорошенная годами…