Игорь Фарбаржевич - Сказки для Евы

– Почему Янкель? – не сообразила мама.

– Потому что он сирота!

– Мамочка! – взмолилась Хана. – У меня сегодня три операции, одна сложнее другой!

– Могла бы перенести на завтра!

– Больные ждать не могут!

– Не паны, подождали бы! – махнула рукой Берта Ильинична, но, понимая, что «сморозила» глупость, быстро перевела разговор на другую тему: – Ой, боюсь, еды не хватит! Совершенно пустой стол!

«Пустой стол» – была её коронная песня. На самом же деле, она готовила такое количество блюд, что «чёрствые именины» затягивались на несколько дней.

– Гостей – прорва! – продолжала «театрально» ворчать бабушка. – И, ведь все придут! Хоть бы кто дома остался! Как с голодного края, ей-Богу! – чтоб они были здоровы!..

– Потому что все знают, как ты вкусно готовишь, – мама решила польстить бабушке.

– А может, всё-таки придёшь пораньше?..– спросила Берта Ильинична напоследок.

– Вспомни Лебедеву… – мама понизила голос. – Она пораньше хотела отметить день рождения сына. И чем всё закончилось, помнишь? Где она теперь?.. Хочешь, чтобы и у нас всё вышло так же?

…А вышло вот что . Об этом стоит рассказать, потому что это происходило в их городе почти каждый день. И не только в Зуеве – по всей стране.

Когда в СССР приняли «семидневку», – было очень опасно не появиться на работе без законной причины. И доктор Лебедева «договорилась» со своим коллегой из поликлиники врачом-терапевтом, чтобы тот выписал ей справку, о её якобы плохом состоянии здоровья, тогда она с утра могла бы спокойно заняться готовкой. Коллега пообещал справку выписать, но в тот же день позвонил куда следует . И вечером к Лебедевой пришли двое, в одинаковых чёрных блестящих плащах и тёмно-синих широкополых шляпах. Все в Зуеве знали, кто они и откуда эти безличности . Они появлялись в разных концах города, по любому поводу, который считался властями преступлением против Советской власти. Эти двое всегда говорили тусклыми голосами, не глядя в глаза. Первый доставал из кармана плаща вчетверо свёрнутый листок, разворачивал его и зачитывал приговор. В это время второй вытаскивал откуда-то из воздуха шапку-невидимку . Как только приговор был зачитан, она нахлобучивалась на голову обречённого, и человек исчезал !.. Только что он был и – нет человека! И никто его после уже никогда не видел. И никто о нём больше ничего уже не знал. Под такими «шапками-невидимками» исчезали по несколько человек в день, и число ежедневных исчезновений росло с пугающей быстротой…

…– Всё! Закрой свой рот и ступай на свою работу, чтоб она сгорела! – обиженно сказала бабушка Берта. – Глаза б мои никогда её не видели!

– Не нервничай, – улыбнулась в ответ мама. – Папа поможет. Он сегодня остался дома. И Ева совсем не маленькая.

– И я уже большой, – подтвердил Лёвка, выходя из комнаты, всё ещё в ночной пижаме.

– Чтоб ты мне был здоров, мэйдэлэ! – набросилась на него бабушка с поцелуями. «Мэйдэлэ», или в переводе с идиш – «девочка», Берта называла внука за его крупные локоны.

– Я не мэйдэлэ, ба! – тут же бурно запротестовал Лёвка. – Я мальчик!

– Ну, всё, до вечера… – шепнула мама Еве. – Меня не ждите, садитесь за стол. – Она улыбнулась дочери, крепко поцеловала, и тут же исчезла.

Одновременно со щелчком захлопнувшейся двери из окошка домика на стенных часах, висевших в прихожей, появилась металлическая «кукушка», которую Лёвка когда-то в своём раннем детстве назвал Кусей – от слова кукуська вместо «кукушка» , и прокуковала восемь раз. А прокуковав, привычно исчезла в часах.

– Быстро завтракать и – за уборку! – приказала бабушка детям, спеша на кухню. – Столько дел, столько дел! Ой, геволт! Чуть яичница не сгорела! – вновь запричитала она, снимая сковородку с плиты. – Пэпка! – крикнула бабушка, потеряв дедушку из виду.

– Что, Бэтя?!.. – раздался откуда-то его насторожённый голос.

– Ты где?

– В палисаднике!

Бабушка выглянула в окно.

Дед поливал из лейки цветы на клумбе.

– Нашёл, чем заняться! – сердито сказала она. Наконец-то был найден привычный объект для исполнения всех её команд, приказов и пожеланий. – Ты уже поставил стол на веранде?..

Когда Куся прокуковала девять раз, на веранде и в гостиной стояли аккуратно расставленные столы, скамьи и стулья. А после двенадцатого кукованья все комнаты в доме были прибраны, столы накрыты белоснежными крахмальными скатертями, на которых стояли праздничные сервизы, бокалы и лежали серебряные приборы.