Алексей Смирнов - Церковь Крота и Павлина. Трилогия о сектантах

Возбуждённый, раскрасневшийся, Антон Беллогорский вернулся к окну. Под фонарём на скамейке кто-то сидел. Неизвестный человек был полностью неподвижен, на лицо его падала тень. Когда он успел появиться – Антон отошёл буквально на полминуты? Человек сидел, выпрямив спину и положив на колени руки в перчатках. Час был поздний; помимо застывшей фигуры во дворе не было ни души – даже собак не выгуливали. Почему-то Антон дал себе слово, что никто, никогда, ни за что на свете не заставит его выйти из дома и подойти к этому типу. Тут он с досадой сообразил: какая дурацкая блажь! никто и не просит его так поступить. Чертыхнувшись, Беллогорский отправился спать.

…Ночью Антон сильно захотел пить, проснулся. В простывшей кухне, глотая из высокого стакана отдающую хлоркой воду, он как бы нечаянно взглянул в окно – скамейка была пуста, и мёртвые листья, словно размножившиеся пешки на доске, подтягивались ветром друг к другу.

5

Радость Антона по поводу работы плечом к плечу с самим Фертом была преждевременной. Обнаружилось ещё одно отличие от компаний и фирм, с которыми ему приходилось иметь дело прежде: вербовщик, привлекая в «УЖАС» новичка, получал от организации единовременное скромное вознаграждение, но в дальнейшем уже не стриг никаких купонов. «УЖАС» содрал с той же сайентологии лишь форму набора, так называемый рекрутинг – для удобства первой беседы и поощрения активных вербовщиков. «УЖАС» ничего не производил и не продавал, а потому и ощутимых выгод от последующей деятельности новичков начальникам не было. Так что Ферт с лёгкостью определил Беллогорского в звено Коквина.

Антон отметил про себя, что это ещё не худший вариант. Например, угрюмый, пещерного вида Свищев вызывал у него куда меньше симпатий. А в Коквине чувствовался фанатизм – нерассуждающий, тупой – и только. Ни страха, ни почтения он с первого взгляда не внушал. Помимо Коквина, в звено входили Холомьев, Недошивин, Злоказов и Щусь.

Форма уравнивала этих, в общем-то, не похожих друг на друга людей. Лицо Холомьева не оставляло ровным счётом никаких надежд на физиогномически познание личности. Антону никогда не встречалась столь невыразительная, поблекшая рожа. Он затруднился бы вспомнить, спроси его кто-нибудь, какого цвета у Холомьева волосы, какого – глаза. В памяти удержался лишь рот – вернее, то обстоятельство, что рта не было. На месте рта находилась узкая щель для магнитной карты. От Недошивина со страшной силой несло дешёвым одеколоном, а на плечи его гимнастёрки, словно манна небесная, осыпалась перхоть. Лоб и подбородок Недошивина угрожающе выпячивались вперёд, а нос, глаза и губы казались вмятыми в полость черепа мощным резиновым ударом. Злоказов, вопреки традициям «УЖАСа», мог бы гордиться своей внешностью – он был безупречен и прекрасен, как небесный херувим, однако – на свою беду – не ценил и не видел собственной красоты, а значит, подпадал под общее правило никчёмности. И, наконец, оставался Щусь, который в совершенстве соответствовал юркому, мышиному звучанию своей фамилии – был он маленький, увёртливый, с безбровым крысиным личиком и постоянной бессмысленной улыбочкой на губах.

Сделав эти предварительные наблюдения, Беллогорский с горечью представил, каким, в свою очередь, отражается он сам в глазах своих новых товарищей. И почувствовал острый укол злобы – ясное дело, каким. Вот что объединяло шестёрку – одна и та же обида на мир, одни и те же истоки злобы. Без этого светлого чувства их дружный коллектив развалился бы в мгновение ока.

Новому сотруднику Коквин обрадовался.

– Наконец-то, – сказал он и скупо улыбнулся. – А то нас, понимаешь, пятеро. Сидим тут с одним банкиром, а с ним в одиночку непросто приходится, надо по двое. Пришлось установить, так сказать, параллельный график. Ну, да теперь всё будет нормально – три пары, и баста, никакой путаницы.

– А зачем вы с ним сидите? – спросил Антон.

– Узнаешь скоро, не пыли, – буркнул Недошивин. И обратился к Коквину:– Может, сразу и пошлём? Я уже вконец с ним заманался.

Звеньевой ответил отказом.

– График есть график, – заявил он со вздохом. – Раз нарушишь – и пошло-поехало. И он, к тому же, – Коквин указал на Антона, – ещё совсем зелёный. Банкир его быстро сожрёт. Пусть для начала сходит к Польстеру.

Тут пришла очередь Щуся радоваться.

– Правильно придумал, начальник! Польстер – это то, что ему надо.

– Вот-вот, – кивнул Коквин. – Пусть понюхает пороха. А дальше уж будет банкир, никуда не деться. Завтра – моя смена, вместе и поедем.