Галина Голицына - Приглядывающий с небес

– Так. Расскажи мне весь сон, пока не забыла.

Я честно рассказала всё, как помнила, и, опустошённая рассказом и слезами, легла на подушку.

Вероника тщательно меня укрыла, подоткнула одеяло и сказала:

– Теперь спи. Утром думать будем.

А утром мы с подружкой надумали ехать к моим родителям. Олечку мне хотелось повидать, да и к Арсению на могилу надо бы наведаться. Я ещё успела застать Федю трезвым. Втолковала ему, что пару дней побуду с родителями и Олей. Кажется, понял.

Между нашими городами очень удобное транспортное сообщение: и автобусы ходят, и электрички. Мы выбрали автобус: и быстрее, и комфорта больше, и покоя: за высокими мягкими спинками можно на время пути укрыться от чужих глаз и ушей, поговорить о сокровенном, помолчать, подумать, даже тихонько поплакать.

Всю эту программу мы с Вероникой выполнили. Она даже всплакнула со мной за компанию. После синхронного утирания слёз, деликатных сморканий в надушенные платочки и горестных вздохов мы пришли к выводу, что Арсений снится мне неспроста. Скажет он мне что-то дельное или так и будет интриговать – одному Богу ведомо, но на могилку к нему сходить необходимо и службу заказать в церкви тоже бы неплохо. Может, душа его успокоится.

Остаток дороги мы посвятили воспоминаниям. Вспоминали детство наше золотое, незабываемую школьную юность. Разговор, естественно, крутился вокруг Сениной персоны, но рикошетом задевал всех наших одноклассников и учителей.

Мы вспомнили, как к нам в школу пришла новая учительница, и её, как на грех, назначили к нам классным руководителем, потому что наша классная дама тогда как раз ушла в декретный отпуск. Новая училка сразу же, засучив рукава, принялась нас перевоспитывать. Ну, видимо, именно так она понимала свою миссию классного руководителя.

Боже, как же люто мы её ненавидели! А за что любить истеричку, к тому же больную на всю голову?

Звали её Алиса Георгиевна, но поскольку она была достаточно молодой женщиной – где-то в районе тридцати, – некоторые наши пожилые учителя стали по-свойски звать её Алечкой. Так вот она сделала им в учительской строгий выговор и напомнила, что в школе нет и не может быть ни Алечек, ни Валечек, что к учителям уменьшительные имена неприменимы. И сказала, что зовут её Алиса Георгиевна, и никак иначе. Но выговаривать эту абракадабру – «Алиса Георгиевна» – охотников было не так уж много.

Мы тут же, естественно, прилепили ей кличку. Поскольку имя «Алиса» у нас, как и у всех советских детей, ассоциировалось исключительно со сказочной лисой, то мы, естественно, и прозвали её «Лисой». И отчество переделали в соответствии с её ужасным характером.

В общем, была она Алиса Георгиевна, а стала Лиса Горгоновна. Потом для краткости имя мы стали отбрасывать, то есть звали её сначала Горгоновной, потом – Горгоной, и так, постепенно, она превратилась в Медузу. Так её и звала вся школа.

Ну, все учителя рано или поздно узнают о своих кличках. Эта, я уверена, узнала о своей быстро. И вот интересно, она догадалась, почему её зовут именно Медузой?

Кличку ей придумали мы с Сеней. Я из Алисы превратила её в Лису, а Сеня переделал отчество. Мы были детками начитанными, прекрасно знали и русские народные сказки, и произведения современных детских писателей, и мифы Древней Греции, поэтому для нас превращение Алисы Георгиевны в Медузу Горгоновну было делом как бы естественным, вполне понятным. Но я сильно сомневаюсь, что она сама поняла, почему стала именно Медузой, а не кем-то ещё.

Было это в седьмом классе, и девочки наши уже стали потихоньку пользоваться косметикой. Так Медуза всегда перед первым уроком становилась в дверях нашего класса с белоснежным носовым платочком в руке и всем девочкам проводила тест на наличие косметики: проводила этим платочком по лицам. И не дай бог, чтобы на платочке остался след румян или пудры! Или, хуже того, чёрная полоса от туши для ресниц! Тут уже, если следовать мифологии, наша Медуза превращалась в Сирену. Она так голосила, так завывала, что окружающие, зажав уши, бросались врассыпную.

Ещё она линейкой измеряла нам длину юбок. У неё была какая-то своя система мер и весов, а также своё представление о том, что «прилично», а что – нет. В первый раз, явившись с линейкой, она почти половину девочек не пустила в класс, заявив, что носить такие короткие юбки недопустимо. Мы, дескать, школьницы, а не бог знает кто. И велела всем выгнанным назавтра прийти в юбках такой длины, чтобы ей не было за нас стыдно.