Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

— Этого я не знаю.

— А что он делал во время своих перерывов?

Сандовал пожал плечами.

— Он никогда не говорил об этом. Он вообще многого о себе не рассказывал. Знаю только, что эта лаборатория стала для него практически родным домом — он проводил тут множество часов. Мне показалось, что он вел не особенно активную жизнь за пределами музея.

— Вы говорили, что он был вспыльчивым парнем, с которым было трудно работать. Можете припомнить кого-то, кто мог особенно, скажем так, точить на него зуб?

— Ох, он все время вступал в какие-то перепалки.

— Какой-либо из этих случаев можно особо выделить?

Сандовал замялся. Д’Агоста ждал, держа блокнот в руке.

— Кое-что было, — наконец, выдавил Сандовал. — Около двух месяцев назад куратор маммалогии [29] Маммалогия — она же териология. Раздел зоологии, изучающий млекопитающих. явился с образцами редких, почти вымерших летучих мышей, которых он нашел в Гималаях. Марсала поместил их в лотки с жуками-кожеедами и... облажался. Он проверял их не так часто, как следовало, и оставил слишком надолго. Это было совсем не похоже на Марсалу — похоже, его голова в то время была занята чем-то другим. Дело в том, что, если не вытащить образцы из лотков вовремя, они могут пострадать. Голодные жуки съедают хрящевую ткань, кости распадаются, а потом жуки доедают и скелет. Ученый, которому принадлежала эта коллекция, он... немного чокнутый, впрочем, как и большинство здешних кураторов. Так вот, он был просто вне себя. Наговорил Марсале кучу ужасных вещей при всем персонале отдела остеологии. Марсала тогда реально взбесился, но он ничего не мог поделать, потому что действительно сам был виноват.

— Как звали того куратора?

— Брикстон. Ричард Брикстон.

Д’Агоста записал это имя.

— Вы сказали, что голова у Марсалы в то время была занята чем-то другим. Есть хоть какие-то идеи, что именно это могло быть?

Сандовал задумался.

— Ну, примерно в то же время он начал работать с приходящим ученым над какими-то сторонними исследованиями.

— Это можно считать необычным?

— Напротив, здесь такое часто практикуется, — Сандовал указал на дверь в комнату, находящуюся на противоположной стороне зала. — Различные ученые частенько наведываются сюда и изучают кости. Они постоянно приходят и уходят. Сюда съезжаются ученые со всего мира. Марсала, как правило, с ними не работал — как я уже говорил, у него был тяжелый характер и все такое. Можно сказать, это вообще был первый ученый, с которым он проработал почти год.

— Марсала рассказывал, какого рода исследованиями он занимался?

— Нет. Но в то время он казался очень довольным собой. Как будто у него появился весомый повод для гордости, или что-то вроде того.

— Вы помните имя того ученого?

Сандовал почесал затылок.

— По-моему, его звали Уолтон. Или Уолдрон... точно не помню. Но он должен был зарегистрироваться, чтобы получить пропуск. Фрисби ведет список, так что у него вы сможете узнать его точное имя.

Д’Агоста оглядел зал.

— Есть что-нибудь еще, что я должен знать о Марсале? Что-нибудь необычное, странное или из ряда вон выходящее?

— Нет, — Сандовал высморкался в салфетку.

— Его тело было найдено в алькове Брюхоногих моллюсков секции Морских Обитателей. Можете предположить, что он делал именно в той секции музея?

— Он никогда туда не ходил. Кости — и эта лаборатория — это все, что его заботило. Туда ему было даже не по пути...

Д’Агоста сделал очередную пометку.

— Будут еще вопросы? — спросил Сандовал. Д’Агоста взглянул на часы.

— Где я могу найти Фрисби?

— Я вас к нему отведу.

С этими словами Сандовал вывел лейтенанта прочь из лаборатории, вернулся обратно по коридору и направился в сторону самой дурно пахнущей комнаты отдела.

Доктор Финистер Паден отступил на шаг от рентгеновской дифракционной машины, над которой он склонялся секунду назад, и тут же натолкнуться на чью-то незнакомую фигуру в черной одежде. Он резко отпрянул, развернулся и обнаружил, что смотрит на высокого мужчину, одетого в мрачный эбеновый костюм. Незнакомец словно материализовался позади него — он подобрался так неслышно, как будто скользил по воздуху, пока доктор был поглощен своей работой.

— Что за чертовщина!? — яростно воскликнул Паден, его маленькая, хрупкая фигурка буквально вся сотрясалась от негодования. — Кто вас сюда впустил? Это мой кабинет!

Человек никак не отреагировал на это замечание, продолжая смотреть на доктора глазами цвета белого топаза. Черты его лица оказались столь аккуратно выточенными, что можно было подумать, над его внешностью поработал сам Микеланджело.