Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

— Какой бензо…?

— Клонозепам [127] Клоназепам — противоэпилептическое лекарственное средство из группы производных бензодиазепина. .

— Это довольно серьезный коктейль, доктор.

— Так и есть. Но до тех пор, пока мы не узнаем, что является причиной его состояния, мы можем лечить только симптомы — если бы мы не делали и этого, нам бы пришлось использовать удерживающие ремни…

Врач открыл дверь и пропустил Констанс вперед. Ее взгляду открылась современная чистая и функциональная палата с односпальной кроватью, которую окружали многочисленные мониторы и медицинские приборы: одни мигали, передавая текущие жизненные показатели на жидкокристаллические экраны, другие пищали мерным, устойчивым ритмом. В дальнем конце комнаты располагался непрерывный ряд окон с синей тонировкой, выходивших на Авеню-Де-Бау-Сежур.

На кровати лежал специальный агент Алоизий Пендергаст. К его вискам были прикреплены датчики, в сгиб одной руки был вставлен катетер, а на другой руке была зафиксирована манжета, измеряющая кровяное давление, вместе с датчиком кислорода, закрепленном на кончике пальца. Отдельный экран располагался на подвесных кольцах у подножия кровати.

— Он говорит очень мало, — сказал доктор. — А то, что говорит, несет в себе мало смысла. Если вы можете дать нам какую-либо информацию, которая сможет помочь, мы будем вам благодарны.

— Поняла вас, доктор, — сказала Констанс, кивнув. — Я сделаю все возможное.

— Мадемуазель, — засим, слегка поклонившись, врач повернулся и вышел из палаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Констанс постояла мгновение, глядя на закрытую дверь. Потом, разгладив свое платье легким взмахом рук, она присела на единственный стул, расположенный рядом с кроватью. Пусть на земле трудно было снискать человека хладнокровнее, чем Констанс Грин, то, что она увидела, глубоко обеспокоило ее. И без того бледное лицо агента Пендергаста сейчас приобрело ужасающий серый оттенок, его белокурые волосы растрепались и потемнели от пота. Точеные черты лица были размыты выросшей за несколько дней бородой. Казалось, он источал лихорадочный жар. Посиневшие веки его были опущены, но Констанс видела, как глазные яблоки двигаются под ними. Под ее взглядом его тело напряглось, словно от боли, сжимаясь в отчаянной судороге, но затем расслабилось.

Она наклонилась вперед, положив руку поверх его сжатого кулака.

— Алоизий, — произнесла она тихим голосом. — Это Констанс.

Секунду не было никакого ответа. Затем кулак расслабился. Голова Пендергаста повернулась на подушке, и он пробормотал что-то непонятное.

Констанс нежно сжала его руку.

— Прости?

Пендергаст открыл рот, чтобы снова заговорить, глубоко, прерывисто вздохнув.

— « Lasciala, indegno» , — пробормотал он. — « Battiti meco. L’assassino m’ha ferito» .

Констанс перестала сжимать его руку.

Еще один спазм прошел через тело Пендергаста.

— Нет, — простонал он тихим, сдавленным голосом. — Нет, ты не должна. Портал в ад... отойди... отойди, пожалуйста ... не смотри... в раскрытый пылающий глаз!..

Его тело расслабилось, и он замолчал на несколько минут. Затем он снова шевельнулся.

— Это неправильно, Тристрам, — произнес он, теперь его голос стал яснее, слова казались более отчетливыми. — Он никогда не изменится. Я боюсь, что ты ошибся.

На этот раз молчание длилось гораздо дольше. За это время успела прийти медсестра. Она проверила жизненные показатели Пендергаста, заменила трансдермальный пластырь на свежий, и вышла. Констанс оставалась в кресле — неподвижная, как статуя, ее рука так и продолжала лежать на руке Пендергаста.

Наконец, глаза его с трепетом открылись. Несколько мгновений взгляд оставался мутным, рассеянным, а затем, моргнув, он обследовал больничную палату, в конце концов, остановив взгляд на посетительнице.

— Констанс, — произнес он шепотом. В ответ она снова сжала его руку. — Мне... снился кошмар. Казалось, что он никогда не закончится.

Его голос был сухим и тихим, как ветерок над мертвыми листьями, и ей пришлось наклониться ближе, чтобы разобрать слова.

— Ты цитировал либретто «Дон Жуан», — сказала она.

— Да. Я... считал себя Командором.

— Для меня сновидение о Моцарте не звучит как кошмар.

— Я... — ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с силами и продолжить говорить, — я не люблю оперу.

— Там было что-то еще, — качнула головой Констанс. — Что-то, что звучало похоже на кошмар. Ты упомянул ворота в ад.