Александр Булахов: Молчание. Ужас тишины

– В таком жутком холоде мы точно схватим воспаление, – нехорошо закашляла Мария Ивановна. – У меня уже кашель, гляди! А никто даже не чешется….

– Да, кому мы нужны, Мария? – ответила на её реплику Чеславовна. – Кто об нас думать-то будет?

– Значит, пойдём жаловаться к главврачу, – решила Сарнацкая, и от этого решения на душе у неё стало немного спокойней.

– Ой, не знаю. Его, поди, и нету уже…. – закряхтела Чеславовна.

– Да здесь он. Видела его сейчас в коридоре. Надо пойти… – покосилась на Чеславовну Мария Ивановна. – Ох, что-то сердце прихватило… Чеславовна, сама сходишь, а? Тем более, я уже Максиму Викторовичу, жаловалась…

Чеславовне это идея не понравилась, и она отмахнулась от неё рукой:

– От меня одной большого толку не будет. Тебе, скажет, старушонка, на тот свет уже пора, а ты всё жалуешься. О-хо-хо. Сейчас наши молодухи вернутся с покурилок, мы их и отправим воевать.

В палате раздался какой-то неприятный шелест. Сарнацкая посмотрела по сторонам, но не смогла понять, где это шелестит.

– Чеславовна, ты это слышишь? – встревоженным голосом поинтересовалась пожилая женщина.

Чеславовна кинула взгляд на Сарнацкую, а потом на стенку за её спиной и увидела, как с маленькой ледяной точечки разрастается небольшая ледяная корка.

– Мария, что это у тебя за спиной? А? – спросила шёпотом испуганная Чеславовна.

Сарнацкая медленно обернулась и, расширив глаза от ужаса, стала смотреть на то, как разрастается ледяная корочка.

– Никогда такого не видала! – произнесла она.

– Ахти, Господи! Что за напасть?! – запричитала Чеславовна.

– Нет, я на этой кровати больше спать не буду! – Сарнацкая спрыгнула на пол, свернула свои матрас и одеяло и перенесла их вместе с подушкой на свободную кровать.

Чеславовна тоже встала с кровати и сразу же направилась к выходу из палаты.

– Пойду Максима Викторовича звать, – пролепетала старушка. – Что ж такое делается?

Сарнацкая мгновенно перестала возиться с перемещением постелей и кинулась вслед за Чеславовной:

– Подожди, я с тобой!

– А сердечко твоё как же? Сама-то идти сможешь, я-то тебя не дотащу, – подколола Сарнацкую старушка.

– Уже всё в порядке, Чеславовна. Я здесь одна ни за что не останусь.

Магамединов положил трубку на телефонный аппарат. И сразу же в его кабинет без стука ворвались Чеславовна и Сарнацкая.

– Знаете что, Максим Викторович, мы требуем, чтоб нас перевели в другую палату! – сходу пошла в наступление Сарнацкая. – Мы такие условия терпеть больше не собираемся! Я вам ещё утром говорила, и потом, на обходе….

– Да, да! Максим Викторович! – вякнула следом Чеславовна.

Магамединов слез со стола и сделал шаг в сторону женщин.

– Мария Ивановна! Софья Чеславовна! Не волнуйтесь, мои дорогие, вам вредно!

Куда ж я вас, миленькие, всех переведу? У нас все до одной палаты заняты больными. Почти каждая койка.

Глаза Сарнацкой стали наливаться кровью, и она завопила:

– Вы бы видели, что у нас на стене появилось!

Магамединов с серьёзным выражением лица посмотрел на Сарнацкую и несмело спросил:

– Что-то похожее на ледяную корочку?

– На шипящую курочку, – прошептала Чеславовна.

На лице Марии Ивановны появилось удивление, и она захлопала ресницами, как девушка-кокетка:

– А вы откуда это знаете, Максим Викторович?

– Долгая история, – нетерпеливо махнул рукой Магамединов.

– А нам торопиться некуда, доктор, – заверила его Сарнацкая.

В двенадцатую палату ожогового отделения проник свет луны. В палате все спали, кроме Груши. Виталик ворочался с боку на бок – никак не мог заснуть. Перед его глазами до сих пор стояло лицо женщины, которая умерла на полу в столовой. Ему показалось, что она так и не поняла, что с ней произошло.

Во всём виноват ОН – этот мерзкий старик. Груша был уверен в этом. Так же, как он был уверен в том, что Фёдор Иванович вызывает неприятные боли в головах людей, которым он травит свои байки.

А может, это всё глупости? Напридумывал он сам себе чего-то непонятного. Груша повернулся на левый бок и посмотрел на Фёдора Ивановича. Старик сразу же открыл глаза, и юноша вздрогнул. Фёдор Иванович уставился в потолок.

– Ты чего не спишь, Виталик? – спросил он тихо.

– Не спится что-то, – ответил Груша, и в эту же секунду в палате раздался какой-то неприятный шелест.

– Что это? А? – приподнялся в постели Груша и натянул на себя одеяло.

Шелест не прекращался. Груша стал крутить в темноте головой по сторонам.