Дмитрий Суслин - Больница скорой помощи

Договорить он не успел, потому что Маша громко расхохоталась.

– Ты что, дурак? – сквозь появившиеся от смеха слезы спросила она. – Это же сон!

– Сон, это всего лишь зеркало сознания, – голос Женя стал холоден, и этот холод нахлынул на Машу. Веселье ее тут же улетучилось.

– Какая я дура! – отругала она сама себя. – До сегодняшнего дня я не думала, что вышла замуж за человека, который полностью лишен чувства юмора.

– Юмор тут не при чем. Ты просто изнываешь без секса и готова к любому залезть в постель! К любому только не ко мне, твоему мужу.

– Прекрати сейчас же! – в голосе жены послышались слезы. Он все-таки довел ее. Маша смотрела на него чуть не со злостью. Секунду она молчала, но потом у нее все-таки вырвалось: – Истеричка!

– Я истеричка? – Женя побелел, и губы его сразу задрожали.

Маша сразу испугалась за него. Она поняла, что сорвалась и сказала лишнего.

– Женя, – пробормотала она, – Женечка…

Между ними такое случалось нередко, после того, как они поженились. У них был период адаптации, привыкания друг к другу. Они только начали жить вместе и еще не успели настроиться на общую волну. Поэтому, будет повторено, что такие размолвки были частыми и кончались, как правило, перемирием и полностью соответствовали поговорке, в которой говорится, что милые бранятся, только милуются.

Но в этот раз видимо порвалась какая-то невидимая ниточка, нервы молодого человека, все это время натянутые до предела, не выдержали. Женя задохнулся, потом, не сказав ни слова, сорвался с места и побежал прочь. Когда Маша это увидела, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Только чудо, что она смогла облокотиться о стену и не упала. Но сознание ее не работало. Все вокруг расплывалось перед глазами. Она инстинктивно поползла по стеночке вверх по лестнице. Она не понимала, что случилось, и по какой причине. Губы ее шептали имя мужа. Со стороны она была похожа на сумасшедшую.

К счастью в этот раз в коридоре оказалось много людей. Они обратили внимание на Машу. К ней подбежали и стали спрашивать, что с ней, и не нужна ли ей помощь. Но последнее было видно и так. Любому было ясно, что молодая беременная женщина не ведет себя так понапрасну. Две девушки и один молодой врач взяли Машу под руки и повели в ее отделение.

Когда ее привели в плату и уложили в постель, в отделении начался чуть не переполох. Пришла заведующая отделением, суровая баба, которую женщины боялись и почти ненавидели, потому что она предпочитала делать аборты без анестезии, и сказала:

– Так, Александрова, значит? Все понятно. На нее уже не раз жаловались. Злостная нарушительница дисциплины.

– А что она такого делала? – наивно спросила ее девушка, которая училась на медфаке и которая находилась в Больнице Скорой помощи на практике.

– Да не она, – отмахнулась от нее как от мухи заведующая. – Ее муж придурок. Ходит здесь и скандалы устраивает. Ненормальный какой-то! Наверно и сейчас что-нибудь натворил. – Но тут ее голос принял командирские нотки, и она стала давать указания. – Так значит с завтрашнего дня, Александрову переводим в родильное отделение. Срок у нее уже позволяет, даже больше, мы ее тут и так на три недели передержали, больше церемониться с ней не будем. Ясно?

Медперсонал ответил ей молчаливым подчинением.

– Готовьте документы к переводу. А этой сделайте укол что ли. Пусть выспится, как следует. А то завтра опять истерику закатит.

Когда укол был сделан, а врачи и медсестры ушли, в палате воцарилась мертвая тишина. Происшествие с Машей Александровой всех потрясло, чуть ли не больше чем утренний случай. Все ясно сознавали, что с такой угрозой, как у нее, она пролежит в роддоме до конца. А что такое роддом в Больнице Скорой помощи, все прекрасно знали. Это похуже тюрьмы, разве только волосы не бреют. Вернее бреют, но не на голове. Порядки там, хуже, чем в немецких концлагерях. Даже передачи не все передают, а уж говорить о свиданиях с родными и говорить нечего. Их просто нет. Не бывает. Они запрещены. В родильном отделении заведующая старая дева и в десять раз строже, чем ее коллега в гинекологии.

– Вот так вот, – сказала Танька Лосева и прибавила матерное слово.

Женя успокоился только на улице. Холодный декабрьский воздух быстро отрезвил его. Уже через минуту он понял, что вел себя как последний идиот. И тут же он подумал о том, что Маша наверно там вся в слезах и ее срочно нужно успокоить, утешить и извиниться за свой хулиганский поступок. Он бросился к двери, из которой только что вышел, но к его великому изумлению она была уже закрыта. Женя даже обомлел и несколько секунд тупо смотрел на запертую дверь, прежде чем еще раз попытался ее открыть.