Джейсон Мотт - Исцеляющая

– Дай-ка мне расческу и садись, – сказал отец.

Она послушно присела на край койки.

За годы, прошедшие после смерти Хизер, еще до того, как в его жизнь вошла Кармен, Мейкон сделался примерным отцом-одиночкой. Сам он не склонен был разделять роли в семье на «мужские» и «женские», но Хизер придерживалась традиционного подхода к родительским обязанностям, поэтому, когда ее не стало, ему пришлось многому научиться, чтобы растить дочь.

Из всего, чему он выучился за время отцовства, самым умиротворяющим ритуалом для них с Эйвой сделалось банальное причесывание. Мейкону нравилось безмятежное спокойствие этих моментов. Теперь Эйве было тринадцать, и совсем скоро она должна была достигнуть возраста, когда дочери покидают отцов ради других мужчин. Мейкон знал, что подобные минуты затишья, когда он может относиться к дочери как к ребенку, а не как к женщине, будут все реже.

– Насколько серьезно я больна? – совсем по-взрослому спросила Эйва.

Мейкон уже закончил ее причесывать: распутал волосы, расчесал их и завязал аккуратный «хвостик». Он гордился умением справляться со своенравными дочкиными кудрями.

– Не знаю, Эйва. Честно. Видишь ли, на самом деле никто не понимает, что там, черт возьми, приключилось. Почему излечился Уош, и как именно ты это сделала. – Мейкон опустился на койку, словно произнесенные им слова тяжким грузом легли на плечи. – Уош, судя по всему, в полном порядке, они взяли у него кучу разных анализов. Не столько, сколько у них припасено для тебя, но мало ему не показалось. Его даже положили в больницу на пару дней, однако Бренда устроила грандиозную бучу, и ей позволили забрать внука домой. Говорит, он чувствует себя хорошо. Хотя, сдается мне, что-то странное с ним все-таки происходит. – Мейкон принужденно хохотнул. – Будто случившееся недостаточно странно уже само по себе.

Он подсел поближе к Эйве, и она склонила голову ему на плечо.

– А что до тебя, моя маленькая волшебница, то ты у нас – один большой вопросительный знак, – продолжил Мейкон. – Меня просто взбесило, что ты тут завязла, как муха в паутине, потому они тебя и выписали. Не хочется признавать, но пришлось основательно покумекать, чтобы понять, как действовать в сложившейся ситуации. Ты не поверишь, какой властью обладает человек, угрожающий собрать пресс-конференцию, если ему не позволят немедленно забрать домой дочь.

– А врачи хотели, чтобы я осталась тут? – поинтересовалась Эйва.

– Кое-кто, – кивнул Мейкон. – Но вовсе не потому, что они опасаются за твое здоровье. Просто рассчитывали продолжить тыкать в тебя своими иголками. В принципе, против анализов я ничего не имею, но они же хотят повторить те, которые уже сто раз делали. Впрочем, никто из них не сомневается, что твоей жизни ничего не угрожает, а большего мне и не нужно. – Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в лоб. – Я не позволю им забрать тебя насовсем.

– Что со мной не так? – прямо спросила Эйва.

– Они говорят, что-то с клетками крови. Вроде анемии, из-за которой ты постоянно мерзнешь. Возможно, это следствие дефицита железа. По-крайней мере, так они думают. В действительности же никто не может уверенно сказать, что происходит. Если тебе не нравится заключение какого-нибудь доктора, просто подожди пять минут, и получишь новое. – Он откашлялся. – Однако в одном они, похоже, согласны: ты явно пошла на поправку. По-моему, этого достаточно, чтобы забрать тебя из логова. Последние несколько лет я слишком много времени провел в больницах. В этом самом госпитале умерли мои отец и мать. Но тебя я отсюда увезу.

В дверь постучали. Не успели Мейкон или Эйва ответить, как створки распахнулись и внутрь вломились двое мужчин, одетых врачами. Однако что-то было не так: слишком молоды, и глаза какие-то диковатые. Мейкон с Эйвой вскочили на ноги.

– Это она! – воскликнул один, у него были темные волосы и нос картошкой. – Помогите нам, – затараторил вошедший, – наш отец, он очень болен. Несколько недель назад у него случился удар, и лучше ему не становится…

Второй, длинноволосый блондин, был пониже ростом, на его верхней губе блестели бисеринки пота. Пока первый говорил, он не сводил глаз с Эйвы. Глаза у обоих были испуганные, умоляющие.

– Отец не может пошевелить правой половиной тела, – прибавил первый.

При этом он шумно сопел, торопливая речь звучала неразборчиво. Они явно переоделись врачами, чтобы пробраться мимо охраны. Мейкон двинулся вперед, прикрывая собой дочь. Рука шерифа привычно легла на бедро, нащупывая пистолет, который он по приезде в больницу оставил в запертом «бардачке» патрульной машины. Тогда он начал оттеснять Эйву от мужчин.