Андрей Дашков - Домашнее животное

В последнюю ночь ее избили нищие, собравшиеся под мостом, когда от отчаяния она приблизилась к их костру. Чем-то она взбесила их – немая и босая женщина с пугающе бледным лицом, пришедшая из ночного мрака.

Инстинкт подсказывал ей, что днем надо прятаться в безлюдных местах, но и там у нее случались неприятные встречи… Ее щека была порезана бутылочным горлышком и постоянно кровоточила.

Рита оказалась в изгнании, худшем чем заточение.

Сжавшись в комок от холода, она сидела под каким-то мостом и смотрела в черную ледяную воду вяло текущей реки. Рита была согласна умереть и даже ждала смерти, но только не здесь, рядом с этой чернотой, медленно, по каплям высасывающей жизнь.

Поверхность реки маслянисто поблескивала, отражая свет фонарей на набережной. Вода несла отбросы, как схлынувший гной.

Рита услышала позади себя глухое рычание. Обернувшись, она увидела неясные тени и желтые точки глаз. К ней медленно приближалась стая бродячих собак. Страх быть съеденной пробудил в ней остатки воли. Она поднялась и стала уходить, прижимаясь спиной к гранитным плитам.

Свора не торопилась. Рита рассмотрела с десяток одичавших собак различного размера и окраса; всех их объединяло одно – поиски пищи и голодный блеск в глазах. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы обороняться.

Камень, попавший под ногу, лишил ее возможности бежать. С воплем отчаяния Рита заскользила вниз по гранитной плите, в клочья раздирая платье на спине. Боль от порезов на мгновение ослепила ее и эхо ее крика слилось с ликующим рычанием крупной собаки, бросившейся ей на грудь.

Рита отчаянно дернулась, пытаясь отползти в сторону, и челюсти зверя щелкнули в пустоте у самого ее горла. Потом ее отросшие ногти вонзились в шею собаки и сильнейший звериный запах ударил ей в нос. Она почти задохнулась, но еще сильнее сжала руки, чувствуя, как лопается кожа под ногтями.

Древние, темные, животные рефлексы проснулись в ней. Их только подстегнула боль, возникшая, когда еще чьи-то острые зубы впились в ее ногу. Тогда она сделала то, на что была совершенно не способна в своей прошлой жизни, и то, чего не совершала даже в самых мрачных снах.

Пульсирующее горло собаки оказалось поблизости от ее лица и в это горло, покрытое свалявшейся рыжей шерстью, она вонзила зубы, по-звериному обнажив десны.

Горячая липкая кровь, извергавшаяся толчками, заполнила ее рот, смешавшись с вонью, исходившей от собачьей кожи, и клочьями жестких, как проволока, волос.

В мире не осталось ничего, кроме хрипа и судорог смертельно раненой собаки. Риту едва не вывернуло наизнанку от отвращения, но она не разжимала зубы до тех пор, пока издыхающее тело, зажатое в тисках ее рук и челюстей, не обмякло и не перестало содрогаться. Тогда она отшвырнула от себя мертвого пса и остальная свора набросилась на него, привлеченная запахом свежей крови…

Ее грудь и ноги были изранены; теперь к ней пришла пронзительная боль, которой она раньше не замечала. Голова закружилась… Рита едва не рухнула в обморок. Только то, что опасность еще не миновала, заставило ее чудовищным напряжением оставшихся сил удержать себя по эту сторону границы между реальностью, в которой было одно только страдание, и благословенной чернотой беспамятства…

Потом она смотрела издали, как собаки заканчивают свое отвратительное пиршество, и не могла отделаться от странного ощущения, что у нее на глазах в собачьих желудках исчезает часть ее собственного существа, а все, что осталось – лишь тень, обреченная вечно скитаться во мраке под ледяным дождем, нигде не находя себе приюта.

Она смотрела на собак до тех пор, пока не почувствовала, что может идти; тогда она поднялась и, пошатываясь, пошла прочь, подальше от бродячей стаи четвероногих и оседлой стаи двуногих, от тоскливого рева монстров на колесах, мимо полей электрического света и каменных башен, среди которых заблудилось отчаяние…

В доме никого не оказалось, но дверь была открыта и она тихо прокралась по темному коридору в комнату без мебели и окон, а там сняла с себя изорванное платье, сдирая с ран засохшую кровь и тихо постанывая от боли. Однако это было ничто в сравнении с пережитым. Миска стояла на полу, но у Риты не оставалось сил, чтобы поесть.

Голая, она легла, поджав колени и почти упершись в них подбородком, на холодный пол своей камеры и обхватила предплечья кистями рук.

В таком положении она стала засыпать и, хотя знала, что утром ее ожидают жестокие побои, а может быть, и смерть, душа ее была спокойна – она вернулась к своему Хозяину.