Альберт Санчес Пиньоль - В пьянящей тишине

Он бросил на меня разъяренный взгляд, ожидая, что выражение его лица меня испугает или что пауза, кото­рую он сделал, заставит меня говорить. Но он не достиг своей цели. Капитан безнадежно махнул рукой. Сигара помогла ему не уронить свой авторитет. Он выпустил изо рта плотный клуб дыма и обратился к молодому еврею:

– Молчание говорит о виновности тех, кто не хочет оправдаться. Я считаю этого человека виновным и увезу его отсюда, чтобы его повесили.

– Молчание может также служить человеку защи­той, – сказал юноша, перелистывая какую-то книгу. – Вспомните, капитан, вы получили задание привезти ме­ня сюда, потому что тот корабль, на котором я должен был приплыть, потерпел крушение во время бури. Я задержался на несколько месяцев. Кто знает, как перено­сил одиночество прежний метеоролог? И если здесь слу­чилось какое-то несчастье, то этот человек является скорее свидетелем события, нежели виновником.

Неожиданно капитан обратил внимание на моряка с азиатской внешностью, который рылся в ящиках. Прежде чем тот успел понять, что за ним наблюдают, на него обрушились три крепкие затрещины. Капитан отобрал у него украденный серебряный портсигар, осмотрел его, не вынимая сигары изо рта, и тут же спря­тал в глубине кармана своего кителя. Еврейский юноша не моргнул и глазом. Вероятно, подобные сцены были ему привычны. Он любезно протянул мне книгу Фрей­зера и сказал:

– Вы не имели возможности читать какие-нибудь иные книги все это время? Вам должно быть известно, что республика словесности сейчас живет иными, более возвышенными идеями.

Он глубоко ошибался. Ничего в мире не измени­лось – стоило только взглянуть на этих грязных людей, которые наводнили маяк, словно толпа клиентов пуб­личного дома. Пока он говорил об интеллектуальных вершинах, они оскверняли все, до чего ни дотрагива­лись. А перед ним был я, человек, который не боялся ви­селицы, которого гораздо больше страшила жизнь ря­дом с подобными существами. Перед ним был человек, который предпочел изгнание хаосу и который не пере­нес бы путешествия в обратном направлении. Бедный мальчик. Он так самоуверен. Если бы у нас были подхо­дящие весы, я бы предложил ему положить на одну ча­шу все его книги, а на другую – Анерис.

Все угрозы капитана не имели никакого значения. Я был для него просто помехой, и он поступил со мной соответственно. Чуть позже он сорвал с головы фураж­ку и стал кричать. Он размахивал ею и орал на своих мо­ряков на смеси французского и китайского или на каком-то еще языке; не прошло и двух минут, как они исчезли. Потом я услышал их голоса на лестнице. При­казания, оскорбления и ответная брань весело переме­шивались в равных пропорциях. Потом наступило мол­чание. Они исчезли так же, как появились. Море волновалось сильнее обычного; волны то и дело разби­вались о стены маяка, и в их шуме звучал то львиный рык, то шум камнепада. Многим в жизни доводилось встретиться с привидением, но мне казалось, что я был первым в мире человеком, которому явился целый от­ряд. Впрочем, возможно, привидением был я сам.

Я провел весь день на балконе. Предметом моего на­блюдения было мое собственное любопытство. Мне так давно не доводилось видеть группу людей, что все их действия казались необычными. До отъезда они почи­нили дом метеоролога. Работали матросы неохотно, просто подчиняясь приказам. Когда ветер дул в мою сто­рону, до меня доносился стук топоров и яростные крики капитана. Но и он распоряжался нехотя, поэтому ругань казалась наигранной: необходимость выполнения слу­жебных обязанностей сталкивалась с желанием отплыть с острова как можно скорее. Я мог разглядеть дымок над крышей и человеческие фигуры возле него. Капитан то и дело прикладывался к фляжке, он пил больше, чем ку­рил, и не обращал внимания на просьбы молодого ев­рея, поворачиваясь к нему спиной, когда тот слишком настаивал.

Что такое наши чувства? Новости, которые мы полу­чаем о нас самих. Шлюпки отчалили от берега еще до наступления темноты, а я не испытывал никаких чувств, ничего, даже печали. Корабль уходил за горизонт. Из трубы дома метеоролога шел дым. За моей спи­ной со скрипом поднялась крышка люка. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел. Не знаю, где она пряталась все это время.

Я подкрепился консервированной фасолью. Анерис подчинилась моментально, стоило мне только причмок­нуть губами. Она убрала со стола и быстро разделась, по-своему радуясь восстановлению привычного поряд­ка. Казалось, мое пьянство смутило и обескуражило ее. Однако ничего не изменилось. Ей не надо было сомне­ваться в моей верности; никто не станет требовать от нее большего, чем она хотела дать мне. Я начал раздеваться, но, когда хотел снять свитер, она вдруг напряглась. Ли­цо ее на миг исказилось. Анерис села, скрестив ноги, и запела.