Альберт Санчес Пиньоль - В пьянящей тишине

Я обнаружил в лесу съедобные грибы – они стали мо­им вкладом в рацион на маяке. Грибы росли на стволах деревьев, цепляясь за их кору, как моллюски за скалы, так что их приходилось срезать ножом. Думаю, большой питательной ценностью они не обладают, но я все равно их собираю. Кроме того, я перетираю в ступке корни не­которых лесных растений, пока из них не получается бо­гатая витаминами масса.

Поскольку обычно Батис молчалив и угрюмен, этот наш диалог стоит здесь воспроизвести.

– А откуда вы взяли, что эти растения не вредны? – сказал он, с недоверием глядя на напиток, который я приготовил, смешав свою массу с джином.

– Растения, как и люди, не хороши и не плохи, они просто разные, – проговорил я, сделав глоток напитка. – Мы либо знаем их, либо нет, только и всего.

– Мир полон дурных людей, очень дурных. И только наивный человек может верить в людскую доброту.

– То, что отдельные люди по природе своей могут быть хороши или дурны, большого значения не имеет. Важно, какое общество они образуют в своей совокуп­ности: хорошее или плохое. И эта общая оценка не зави­сит от склонностей характера индивидов. Представьте себе двух ужасных типов, которые терпят кораблекру­шение. По отдельности они могут быть отвратительны. Но когда они окажутся вместе, им не останется ничего другого, как объединить свои усилия, чтобы выжить. Кого в такой ситуации могут интересовать их личные недостатки?

Не знаю, слушал ли меня Батис. Он залпом выпил свою порцию смеси и заключил:

– А у нас в Австрии пьют шнапс. По-моему, он лучше джина.

Бывает, мы удим рыбу. Задолго до моего появления на острове Кафф установил целый частокол удочек на южном берегу, на скалах, которые тонкими мысами ухо­дили в море, с трех сторон окруженные водой. Против ожидания, мы больше страдаем от избытка улова, чем от его недостатка. Рыбы в этих широтах глупы до безоб­разия, а может быть, просто не знают, что такое крючок.

Однако они такие большие и сильные, что спокойно мо­гут утащить в море удочку. Чтобы помешать этому, Батис закрепил удилища в камнях, как колья. В качестве лески он использовал толстую проволоку, а тройные крючки соорудил наподобие куриной лапы. Несмотря на все предосторожности, время от времени какая-нибудь из удочек исчезает. На следующий день волны иг­рают ею, а мы смотрим вслед своему имуществу, и в нас пробуждается ярость, которую нам не на кого напра­вить. Как бы то ни было, приходится признать, что на острове можно обеспечить себя питанием без всякой по­мощи извне. Продукты, которые появились на маяке вместе со мной, может быть, и дополняют наш рацион, но мы бы спокойно обошлись и без них.

29 января.

О моем распорядке дня. С первыми лучами рассвета я ухожу со своего поста на балконе, снимаю с плеча вин­товку и растягиваюсь на матрасе. Иногда мне даже не удается раздеться. Мое сознание моментально потухает, как задутая кем-то керосиновая лампа, и я сплю, сколь­ко душа пожелает. Со дня моего появления на маяке мне не приснилось ни одного сна.

Обычно я просыпаюсь к полудню или даже позже. Завтрак в алюминиевой посуде, как в тюрьме. Если день особенно хорош, я выношу тарелку на улицу. Потом воз­вращаюсь внутрь – утренний туалет. Это самый прият­ный момент суток. В результате каждодневного наблюдения я прихожу к выводу, что мои волосы изменили свой цвет окончательно и бесповоротно, как минимум – на затылке. Ужас первых дней посеребрил их, и они оста­лись такими. Потом я сразу же одеваюсь. Опишу мой обычный наряд. Брюки, которые я чаще всего надеваю, сшиты из грубой материи, но это делает их идеальными для самой тяжелой работы. Поверх нескольких маек – моряцкий свитер с высоким горлом. В первые дни я надевал сверху короткую куртку цвета хаки, доходившую мне до пояса. На ней было два очень глубоких нагруд­ных кармана, куда я клал патроны. Ирония судьбы, гра­ничащая с пародией: каким бы невероятным это ни показалось, я не заметил, что носил старый френч английской армии, пока Батис не обратил моего внима­ния на сей факт. Кто-то забыл его здесь в одном из сун­дуков. А может быть, его привезли сюда вместе с други­ми вещами для гарнизона, которому никогда не суждено было появиться на острове. Я выбросил его в море, хотя он был очень удобным. Батис обозвал меня идиотом.

Я делаю зарядку два раза в неделю, даже когда, по здешнему обыкновению, идет дождь. Поскольку на ос­трове нет парикмахерской, я сам стригу себе волосы на манер средневековых пажей. Что же касается бритья, я не сдаюсь. Почему мне так нравятся гладко выбритые щеки? Из соображений гигиены? Потому что таким образом я вынуждаю себя быть дисциплинированным? Мне кажет­ся, дело не в этом. Просто иногда разница между варварством и цивилизацией определяется такими незначитель­ными чертами, как соблюдение привычки бриться по утрам. Густая борода Каффа внушает мне отвращение. Он редко приводит ее в порядок. И к тому же можно ска­зать, что.это топорная работа. Самое противное зрели­ще – наблюдать, как он принимает солнечные ванны, си­дя на земле и прислонившись спиной к стене маяка. Он замирает, как крокодил, а животина в это время переби­рает его бороду ловкими и быстрыми движениями. Я по­нял, что она ищет там вшей и поедает их.