Ким Харрисон - Как ни крути – помрешь

Трент подался к краю сиденья, поставил локти на колени и уставился в ночь.

– Два тысячелетия назад в нашей борьбе с демонами за безвременье произошел перелом.

Я вытаращила глаза, перестала постукивать ногой и медленно сняла пальто. Так мы еще не скоро можем добраться до отца. Трент перехватил мой взгляд, увидел, что я не возражаю против кружного пути, и отодвинулся назад, скрипнув кожей кресла. Квен издал горловой страдающий стон.

– Демоны увидели, что им приходит конец, – тихо продолжал Трент. – В необычном для себя порыве сотрудничества они оставили все свои междоусобицы, борьбу за власть и свили проклятие для нас для всех. Мы в течение трех поколений даже не знали, что что-то произошло, не поняли, откуда у нас взялся такой высокий процент смертности новорожденных.

Я заморгала. Вымирание эльфов – на совести демонов? Я-то думала, тут дело в их привычке скрещиваться с людьми.

– Младенческая смертность росла экспоненциально с каждым поколением, – говорил Трент. – Победа ускользала из наших рук в крошечных гробиках под звуки рыданий. В конце концов мы поняли, что они наложили на нас проклятие, изменили нам ДНК так, что она ломалась спонтанно, и с каждым поколением все хуже и хуже.

У меня живот свело судорогой. Генетический геноцид.

– Вы пытались исправить повреждение путем гибридизации с людьми? – спросила я, сама услышав, как тихо я это сказала.

Он пожал плечами:

– Это была попытка закрепиться на последнем рубеже – спасти хоть что-то, пока не будет найден способ восстановить то, что было. Это обернулось в конечном счете катастрофой, но сохранило нам жизнь, пока мы не усовершенствовали нашу генетическую технику настолько, чтобы остановить распространение дефекта и исправить большую часть повреждений. Когда после Поворота такие работы стали нелегальны, лаборатории ушли в подполье, отчаянно стремясь спасти тех немногих из нас, кто смог выжить. Поворот нас рассеял, и примерно каждый год я нахожу очередного ребенка, не знающего, кто он.

С таким чувством, будто это все не взаправду, я прошептала:

– Твои больницы и приюты!

Никогда бы не догадалась, что тут есть иные мотивы, кроме чистого пиара.

Трент едва заметно улыбнулся, увидев, что я поняла. У Квена был просто больной вид, морщины налезали друг на друга, руки он держал за спиной, в молчаливом протесте глядя в никуда. Трент снова чуть подвинулся вперед:

– Я их нахожу – больных и умирающих, и всегда они благодарят за свое здоровье и за шанс поискать своих родных. Уже пятьдесят лет мы балансируем на этой тонкой нити. И пока держим равновесие. Но следующее поколение принесет нам спасение или гибель.

Возникла мысль о Кери, я подавила ее.

– Какое отношение это все имеет к моему отцу? Он быстрым движением кивнул:

– Ваш отец вместе с моим работал над поиском старого образца ДНК эльфов в безвременье, чтобы мы могли его использовать как эталон. Мы можем устранять известные нам дефекты, но чтобы улучшить, чтобы свести смертность новорожденных до уровня, когда мы выживем без медицинской помощи, нам нужен образец ДНК, носитель которого умер еще до наложения проклятия. То, что мы можем взять за образец.

Я не смогла сдержать недоверчивого хмыканья:

– То есть вам нужен образец старше двух тысяч лет?

Он шевельнул плечом – половинка от пожатия. В халате его плечи не казались так широки, и исчезло это неуютное ощущение его неуязвимости.

– Это возможно. Среди эльфов хватало групп, применявших мумификацию. Нам всего-то и нужна одна клетка, хотя бы более или менее целая. Всего одна.

Я глянула на стоически молчащего Квена, снова на Трента. – Пискари едва меня не убил, пытаясь выяснить, не нанял ли ты меня для выхода в безвременье. Этого не будет. Я туда не пойду. – Мне вспомнился Ал, ждущий меня там, на той стороне линий, где мои соглашения с ним ничего не стоят. – Ни за что.

В глазах Трента появилось нечто похожее на извиняющийся взгляд.

– Прощу прощения, я не хотел, чтобы Пискари сосредоточил внимание на вас. Я бы скорее рассказал вам все как есть в прошлом году, когда вы ушли из ОВ, но меня беспокоило… – Он медленно вдохнул и выдохнул. – Я не верил, что вы сохраните тайну нашего существования.

– А сейчас верите? – спросила я, подумав о Дженксе.

– Вообще-то нет, но вынужден.

Вообще-то нет, но вынужден. Что бы такой ответ значил?

– Нас осталось слишком мало, чтобы дать миру знать о нашем существовании, – говорил Трент, глядя на собственные переплетенные пальцы. – Слишком легко было бы любому фанатику перебить нас по одному, а мне хватает хлопот с Пискари, который пытается сделать именно это. Он осознает угрозу, которую мы для него представляли бы, будь нас больше.