Ким Харрисон - Как ни крути – помрешь

– Тогда я должен только прислать парикмахера, который что-нибудь сделает с вашими волосами, – донеслосьдо меня эхо.

– Волосы у меня в порядке! – крикнула я, потом посмотрела в зеркало, тронула крупные локоны, начинающие уже завиваться в мелкие колечки. – В полном порядке, – сказала я уже тише. – Я их только что причесала.

Ответом мне был только хихикающий смех Джонатана да звук открываемой двери.

– Я не оставлю ее одну в комнате Элласбет, – донесся мрачный голос Квена в ответ на неразборчивый говор Джонатана. – Она ее убьет.

Я подняла брови. Кто кого убьет? Я Элласбет, или Элласбет – меня? Эта подробность казалась мне существенной. Я обернулась – в дверях ванной стоял Квен.

– Ты меня тут опекаешь, как нянька? – спросила я, хватая нижнюю юбку и чулки и затаскивая платье за ширму.

– Мисс Элласбет не знает, что вы здесь, – сказал он. – Я не счел необходимым ей это говорить, поскольку она возвращается домой, но она известна склонностью менять свои планы, никого не извещая.

Я посмотрела на ширму, отделяющую меня от Квена, потом сняла кроссовки. Ощущая себя маленькой и беззащитной, я сбросила свою одежду, сложив аккуратно, а не оставив кучкой на полу.

– Ты помешан на этом «кому что надо знать», да? – спросила я и услышала, как он что-то говорит кому-то, только что вошедшему. – Что именно ты мне хочешь сказать?

Второй человек, которого я не видела, вышел.

– Ничего, – кратко ответил Квен. Ну да, так я и поверила.

У платья была шелковая подкладка, и я подавила стон зависти, когда оно облекло меня. Поглядела вниз, на подол, решила, что длина будет как раз подходящая, когда я надену сапоги. Но тут же нахмурилась. Мои сапоги сюда не впишутся. Придется надеяться, что у Элласбет восьмой размер обуви и что раздавать пинки я сегодня смогу и на каблуках. Бюстье доставило мне малость хлопот, и я в конце концов бросила попытки застегнуть молнию до самого последнего дюйма.

Оглядев себя в последний раз, я заткнула амулет для цвета лица за пояс, а пейнтбольный пистолет прицепила в кобуре к бедру, и вышла из-за ширмы.

– Застегнешь меня, милый? – спросила я весело и заработала – редкую, как я думаю, – улыбку от Квена.

Он кивнул, и я повернулась к нему спиной. :

– Спасибо, – сказала я, когда он застегнул молнию.

Он повернулся к креслу у стола, наклонился и поднял букет, которого там не было, когда я уходила за ширму. Букетом служила черная орхидея в золотой с зеленым ленте. Квен выпрямился, вынул из букета булавку и замялся, глядя на узкую бретельку. Я поняла его дилемму, но совершенно не собиралась ему помогать.

Покрытое шрамами лицо Квена скривилось, он сжал губы, глядя на мое платье.

– Прошу прощения, – произнес он, протягивая руки. Я замерла, зная, что он бы ни за что до меня не дотронулся, если бы не крайняя необходимость. Ткани, чтобы прикрепить букет, было достаточно, но Квену пришлось бы вложить пальцы между булавкой и мной. Я выдохнула, чтобы ослабить ткань и дать ему чуть больше простору.

– Спасибо, – сказал он тихо.

Руки его были холодны, и я подавила дрожь. Пытаясь не шевелиться, устремила взгляд в потолок. Все-таки я слегка улыбалась, и улыбка эта стала шире, когда он, закрепив букет, с облегчением вздохнул и сделал шаг назад.

– Что-то смешное вспомнили, Морган? – мрачно спросил он. Я опустила голову, глядя на него сквозь разлетевшуюся челку.

– На самом деле нет. Ты мне просто отца напомнил.

У Квена вид стал сразу и недоверчивый, и вопросительный. Я покачала головой, схватила наплечную сумку со стола и села за туалетный столик у ширмы.

– У нас был большой бал по случаю окончания седьмого класса, и у меня было платье без бретелек, – сказала я, вынимая свою косметику. – Папа не хотел, чтобы мой кавалер прицеплял мне цветок, и потому сделал это сам. – У меня стало расплываться перед глазами, я положила ногу на ногу. – А на моем выпускном его уже не было.

Квен остался стоять – я не могла не заметить, что встал он так, чтобы видеть и меня, и дверь.

– Твой отец был настоящий мужчина. Сегодня он бы тобой гордился.

У меня перехватило дыхание – до боли, сразу. Я медленно заставила себя выдохнуть, а руки продолжали свою работу над лицом. Меня не удивило, что Квен его знал – они одного возраста, – но все равно мне стало больно.

– Ты его знал? – спросила я.

Во взгляде, которым он посмотрел на меня из зеркала, ничего нельзя было прочесть.

– Он умер достойно.

Умер достойно? Бог ты мой, да что это с ними со всеми?! Я повернулась, разозлясь, лицом к нему: