Брайан Ламли: Некрос

– Мистер Коллинз… – с каким-то похрустыванием в голосе начал он. – Эдриен… мне жаль…

– Вам не за что извиняться, – сказал я, вставая со своего места.

Эдриен поднялась следом.

– Нам нужно идти. А ты ведь остаешься, верно, Питер? Спасибо за помощь, дальше, я думаю, мы справимся сами. Возможно, увидимся на пляже!

Не оглядываясь, они зашагали к выходу.

Они не были постояльцами этой гостиницы – просто заглянули в бар пропустить по стаканчику. Здесь было все понятно, хотя мне, конечно же, хотелось бы думать, ЧТО она появилась тут неслучайно. Моя гостиница была, скорее всего, второсортной по сравнению с тем местом, где жили они. Я представил, что они разместились в одном из тех маленьких, недоступных простым смертным отелей, которые затеряны меж средиземноморских пиний высоко в уступах Лигурийских гор. В таких местах огни, сверкая в ночи, притягивали деньги, а музыка лилась из маленьких дансингов под открытым небом, словно смех небожителей.

Если мой рассказ звучит чересчур поэтично – виной тому она. Выражаясь точнее, та прекрасная девушка, что была вместе с высохшим, сморщенным, как грецкий орех, старикашкой. С одной стороны, мне было искренне жаль его. Но только с одной стороны.

Так вот, если перестать прикидываться и сказать все как есть (на случай, если я до сих пор еще не проговорился), следует признать то, что я безумно желал близости с ней. Более того, состоявшийся между нами диалог давал основания предполагать, что и она не против такого поворота событий. Подобные мысли не давали мне уснуть в ту ночь.

Я пришел на пляж в девять утра и ждал их появления примерно до одиннадцати. Наконец они прибыли! А после… После она вышла из маленькой пляжной кабинки для переодевания… На пляже не было ни одного мужчины, чья голова не повернулась бы в ее сторону по крайней мере дважды. Но в чем, собственно, их можно было упрекнуть? Девушка в таком пляжном костюме заставила бы обернуться даже сфинкса! Было в ней что-то особенное. Зрелая не по годам. Она держалась, как супермодель, а может, как принцесса. Но для кого? Для Карпетеса или же для меня?

Что касается старикана, то он в это утро казался оживленным несколько больше обычного. Он был в измятой льняной паре, а на голове красовалась все та же шляпа. Похоже, что в отличие от меня прошлой ночью старик спал сном невинного младенца. Пока его жена переодевалась, он нетвердой походкой прошел по пляжу, напрямик к тому месту, где в тени большого зонта за столиком расположился я. Старик уселся напротив и, прежде чем появилась Эдриен, заговорил:

– Доброе утро, мистер Коллинз!

– Доброе утро, – ответил я. – Пожалуйста, называйте меня Питер.

– Питер так Питер! – Он кивнул.

Казалось, он запыхался то ли от прогулки, то ли из-за, того, что все его движения были суетливыми. К тому же в его манерах ясно читалось желание немедленно перевести нашу беседу к чему-то более важному.

– Питер, ты сказал, что пробудешь здесь еще один день.

– Совершенно верно, – ответил я, впервые имея возможность изучить своего соперника с такого близкого расстояния. Он сидел, словно садовый гном, половину его согбенного туловища закрывала тень, падавшая от пляжного зонта. – Сегодня – мой последний день в этом раю.

Мой собеседник был похож на вязанку сухого хвороста, на гнилой чернослив и одновременно на маленькое коричневое пугало, а его голос – на шуршание соломы или шелест осенней листвы, гонимой озорным ветром по тенистой тропинке. Живыми были лишь глаза.

Так ты говоришь, в Англии у тебя никого нет и тебя никто не ждет? Ни семьи, ни друзей?

В моем мозгу зазвенели тревожные колокольчики. Настораживала не столько поспешность действий, выдававшей некую пока не понятную мне цель, сколько ярко выраженное стремление к этой цели любой ценой.

– Да, все верно. Я студент-медик. Когда вернусь домой, хочу найти место и начать работать. Больше ничего. Ни связей, ни знакомых.

Он подался вперед всем телом, птичьи глаза сверкнули. Трясущимися клешнями своих дряхлых рук старик потянулся ко мне через стол и…

Тень, источником которой была Эдриен, легла на этот эпицентр нашего взаимодействия. Привставший было Карпетес резким движением занял исходное положение на стуле. Переживаемое им сильнейшее эмоциональное напряжение отразилось на его лице множеством морщинок. Я почувствовал, что мое сердце вот-вот будет готово проломить грудную клетку и вырваться наружу. Немного успокоившись, я поднял на нее свой взгляд. Она стояла спиной к солнцу, так что, кроме силуэта ее фигуры, я практически ничего не мог разглядеть. Однако темное пятно лица девушки было будто прорезано изумрудным сиянием ее глаз.