Дион Форчун - Жрица моря

«Возьми две ветки можжевелового дерева.

Сложи их крест-накрест, скрести их, скрести их.

И взгляни на уголья, на Костер Азраэля…»

И мы совершенно забыли о холодных цепких объятиях моря и о бедном жертвенном тельце, канувшем в неизвестность.

Она спросила меня: может быть, однажды мне захочется посмотреть в горящие угли Костра Азраэля, и я спросил ее, что это значит; тогда она сказала, что такое пламя дают определенные сорта дерева, и смотрела на угасающие угли в камине, и видела в них ныне уже мертвое прошлое. Однажды, сказала она, мы сделаем это — и тогда мы увидим всю предысторию этого приморского плоскогорья, и перед нами вновь развернется жизнь этих пустынных болотистых мест. Я подумал про себя: когда это случиться, море схватит меня за горло. Morituri te salutamus.

Этим вечером у нас был замечательный ужин, несмотря на то, что Морган пришлось консервным ножом вспарывать брюхо жестянкам. Она готовила мне морских моллюсков так, как это делают американцы: в масле и сухарях. Отовсюду, где бы она ни была, — а повидала она немало стран» — она привозила с собою рецепты различных блюд. Это было просто замечательно — сидеть, наблюдая за тем, как она готовит, и слушать ее речь. Пламя спиртовки синим цветком пылало под большой медной жаровней, и окружающая стеклянная посуда отблескивала в его отсветах; казалось, что она готовила для меня сам эликсир жизни (по правде говоря, я надеялся, что это было именно так).

Ведь женщина, подобная Морган Ле Фэй, которая знает искусство Лунной Магии, может приготовить мужчине самое загадочное зелье. Ее руки обладали какой-то силой, переходившей в приготовленную ею пищу. Теперь я прогнал бы от себя всех этих сварливых поваров, даже если до конца моих дней мне пришлось бы питаться консервами, ибо все, к чему бы она ни прикоснулась, становилось приворотным снадобьем для восприимчивого к этому человека.

Следующим утром я встал на рассвете и вышел на самую оконечность утеса; там перед моими глазами развернулась величественная картина — я увидел, как сворачивался, отступал туман под лучами восходящего солнца. Легкий ветерок, дувший с моря, отталкивал туман назад большим космами, и солнце все ярче проступало на безоблачном, бледно-голубом осеннем небе, и лучи его плясали на мелких волнах, морщивших поверхность моря под дуновением ветра. Все море представляло собой сверкающую тусклым золотом равнину, а молочно-белый туман все еще плотно окутывал прибрежную полосу земли. Казалось, что море поглотило всю сушу, оставив лишь приморское плоскогорье.

Взобравшись на вершину холма, где мы нашли три упавших пилона, я увидел, как Белл Ноул медленно проступал из мглы. И тогда я подумал о бессменной страже, которую когда-то давно, день за днем несли у входа в пещеру, что на самом верху скалы; я задумался: а не приходилось ли и мне нести эту стражу, стоя у глядящей на материк пещеры, спускаясь опасными тропами по скальным карнизам еще до первых лучей зари, или, разведя сигнальный костер из плавника, напряженно всматриваться в расстилавшуюся передо мной тьму. Я пообещал себе, что вскоре Морган Ле Фэй получит свой вожделенный костер из ароматического дерева. Я знал, где смогу найти кедровый ствол — один из них был повален неподалеку от нас во время летней бури; сандаловое дерево можно было просто купить, а можжевельник рос на холмах, за чертой города. Да! Мы обязательно зажжем Костер Азраэля перед тем, как постареем еще больше, и я буду вглядываться в его горячую золу, и прошлое разверзнется предо мною. Затем я направился в дом завтракать и обнаружил там Морган Ле Фэй с широко раскрытыми от изумления глазами — ввиду моего долгого отсутствия она решила, что я свалился с утеса.

Весь день после этого я работал над второй панелью. Я нарисовал бледное солнце, проглядывающее сквозь прорехи в тумане, и нездорового серебристого цвета море, тяжело вздымавшееся вдали. И над образовавшейся таким образом линией морского горизонта появилась тень «Летучего Голландца»: это был древний корабль, его паруса едва не лопались от раздувавшего их ветра, а канаты тащились за ним по воде; на баке корабля висел старый морской колокол огромного размера, чей зев был навеки забит илом столетий. По обе стороны от носа корабля медленно клубилась вода, и в белопенных усах угадывались лица утонувших моряков, пытавшихся удержаться за форштевень ходко идущего судна. У некоторых из них отсутствовали лица — очевидно они, подобно бедному жертвенному тельцу погрузились навеки в пучину и превратились в морских змеев.