Алексей Атеев - Кровавый шабаш

Родители не мешали дочери в ее изысканиях. Да, немножко необычно, однако в рамках нормы. Интересуется ребенок естествознанием, и замечательно! Значит, дальнейший путь предопределен. Биофак. Этого хотели папа с мамой, об этом же мечтала и Глаша.

Она без труда поступила в МГУ. Москва — не Тихореченск. Да и времена нынче не те, что при Клименте Аркадьевиче Тимирязеве или Николае Ивановиче Вавилове. Все кипит, все меняется. Сегодня палят из танковых орудий по «Белому дому», а завтра на Красной площади ревет рок-фестиваль. Однако Глафира не поддалась воздействию массовой культуры и всеобщей политизации. Она успешно училась и одновременно продолжала свои изыскания. И тут столкнулась с наркотиками.

О наркотиках Глафира, конечно, слышала, но не пробовала. Упаси боже! Хотя в общаге, где она проживала, можно было раздобыть любую «дурь», начиная от заурядной марихуаны и кончая героином и кокаином.

Однажды в каком-то американском журнале ей попалась статья об использовании наркотиков, а именно ЛСД, для облегчения страданий неизлечимо больных. В частности, речь шла о проводимой в клинике «Спринг-Гроув» в штате Мэриленд программе изучения психоделической терапии на пациентах, страдающих раковыми заболеваниями.

В статье утверждалось, что после приема ЛСД у умирающих от злокачественных опухолей менялось мировоззрение, исчезал страх смерти, они, как бы еще при жизни соприкоснувшись с потусторонним миром, осознали, что их ожидает.

Статья произвела на Глафиру впечатление. Она принялась за поиски более подробных сведений об этом предмете.

Оказалось, что опыты, проводимые в мэри-лендской клинике, довольно широко разрекламированы, хотя отношение к ним разное. Принимавшие ЛСД больные действительно пережили некое потрясение, после которого их настроение изменилось к лучшему. Однако не у всех. Кое-кто впал в еще большую депрессию. Но особенно заинтересовали Графиру видения, которые переживали больные. Многие по окончании сеанса утверждали, что наконец-то уяснили для себя устройство мироздания.

Глафира решила раздобыть ЛСД. — Узнала, что есть такой человечек Омар, он все может достать. Глафира встретилась с таинственным Омаром.

— Глюки захотела посмотреть? А не боишься?

— Чего?

— Втянешься. К «кислотке», конечно, не так быстро привыкаешь, как к опийным препаратам, но все же… К тому же крыша может поехать. Впрочем, твое дело. Двадцать баксов.

Глафира взяла в руки крошечный пакетик с каким-то голубоватым лоскутком внутри.

— Бумажка какая-то…

— Ага, промокашка. Она пропитана «кис-лоткой». Вот смотри, тут есть прокол от иголки. Дозу пополам делит. Если хочешь, можешь принять только половину. Но на первушников половинка действует обычно плохо. Лучше сразу все оприходовать. Въехала? Деньги.

Наступила ночь. Общага постепенно затихла, лишь откуда-то издалека доносились истерические взвизги и невнятные голоса.

— Геофизики гуляют, — равнодушно сообщила соседка, натягивая через голову ночную рубашку, — у них там свадьба. Не то аспирант женился на студентке, не то студент на аспирантке. Дым коромыслом стоит. Давай-ка спать.

Свет в комнате потух. Глафира лежала на своей узкой кроватке, прислушиваясь к дыханию соседки. Та некоторое время ворочалась, вздыхала, что-то невнятно произнесла, наконец задышала глубоко и ровно — заснула. Тогда естествоиспытательница достала из-под подушки пакетик с голубой бумажкой, извлекла промокашку. С минуту, никак не решаясь, покомкала ее в пальцах. Разделить или проглотить сразу? Лучше все же сразу.

Она сунула промокашку в рот и начала жевать ее.

Сначала ничего особенного не происходило. Глафира уже было решила, что Омар обманул ее, подсунув обычный кусочек бумаги. И тут накатило!

Комната наполнилась розоватым мерцанием и стала походить на аквариум. Глафира видела себя лежащей на койке и, казалось, спящей. Напротив дрыхла соседка. Неожиданно из уха спящей Глафиры выкатилась капля серебристой жидкости, следом еще одна, и еще… Капли превратились в тоненький ручеек, который струился на подушку, потом сбегал на пол и образовывал небольшую лужицу, похожую на разлившуюся ртуть. Ее блестящая поверхность светилась, она продолжала наращивать свечение и наконец засияла нестерпимым светом. Края начали подниматься, и теперь она представляла собой как бы чашечку гигантского цветка. Края ее начали сужаться и вытягиваться, и Глафира почувствовала, что из глубины сверкающего тюльпана исходит неясная, но огромная сила. Она всасывала в нутро цветка само время. Вместе со временем в сверкающие недра втянуло и Глафиру.