Александр Варго - Льдинка

Тух-Тух с ними больше не разговаривал. Он перевязал себе ногу, вытащил спальный мешок наружу и спал там. И при этом он постоянно чесался. Тима не знал, какая напасть свалилась на него, да и не очень-то хотел знать. Может, он завшивел (хотя откуда тут вши?) или это просто от грязи.

Тима потерял счет времени – у них у всех вдруг, как по команде, встали часы. Это было хуже всего, но Тима все равно периодически проверял паутину. Она продолжала тускнеть, но все еще обжигала.

Артур вроде успокоился насчет пещеры. Только иногда его лицо становилось таким странным и загадочным, будто он только что узнал какой-то страшный секрет, но даже под пытками не будет с кем-либо делиться им.

Топливо закончилось. Печки стояли ледяные и с укором смотрели на суетящихся людей, которые постепенно замерзали. Тиме вдруг пришло в голову, что, наверное, через пятьсот лет какая-нибудь экспедиция обнаружит здесь их замороженные тела. Ха-ха.

Антон перестал разговаривать. Не хочет, но Тима подозревал, что, скорее всего, он не может. Однажды, когда он спал с приоткрытым ртом, Тима посмотрел, и его передернуло. У его друга десны были голые и розовые, как у новорожденного. Одна рука вылезла из спальника, и Тима не без содрогания увидел, что она превращается в клешню, пальцев нет, они срослись в какую-то уродливую культю.

Ночью (или днем? он не помнил, часы все равно встали) Тима услышал какой-то шорох. Вылезать было лень, тем более последние дни они все находились в каком-то полусонном состоянии, но любопытство все же оказалось сильнее. Он вышел наружу, щурясь.

Это была Злата. Она брела к выходу, как столетняя старуха, и спотыкалась на каждом шагу.

Тима позвал ее.

– Тима? – прошептала она. Когда она обернулась, он услышал едва различимый хруст.

– Ты куда?

– Ухожу.

Юноша подумал и сказал:

– Ты умрешь.

Она отвернулась.

– Я умерла в тот день, когда позволила Дильсу идти к Белому Савану.

– Куда ты собираешься идти?

Ее рука нырнула за пазуху куртки и вытащила какой-то пакет.

– Музейные экспонаты, – сказала она и закашлялась.

Тима заглянул в пакет. Ему стало жутко и в то же время смешно, но он сдержал смех. Потому что знал, что если он откроет рот, то не засмеется, а начнет визжать и выть как оборотень. Сначала он решил, что в пакете лежит сгнившая груша, только больших размеров. Пригляделся и понял, что ошибся. Женская грудь, сморщенная и почерневшая. Уменьшившийся в размерах сосок напоминал завалившийся за холодильник чернослив. И несколько пальцев – от рук и ног, всего штук семь.

– Вторая тоже отслаивается. И я не чувствую руку, – сказала Злата. – Надо идти, пока ноги работают. Не хочу, чтобы Дильс ходил за мной с совком и веником и подбирал куски тела.

– Он знает?

Она покачала головой, убирая пакет с жутким содержимым. Тиму снова стал разбирать истеричный смех. В самом деле, что может быть забавнее? У Златы отвалилась сиська, вот потеха!

Грань, отделяющая его от безумства, рушилась, как замок из песка, смываемый прибоем.

– Не пускайте Артура в пещеру, – шепнула она. – И еще, Тима. Завтра выход будет свободным.

– Да? – глупо переспросил он, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Перед глазами все еще маячил образ черной груди с усохшим соском.

– И… самое… главное, – она говорила так тихо, что ему пришлось наклониться к ней. – Вас начали… искать. От нашей базы сюда идет… спасательная экспедиция, чилийцы… тоже забили тревогу. Ждать… осталось недолго. И помни… об Артуре. Он сейчас… опаснее… Тух-Туха.

Внезапно она замолчала, лицо исказилось, как от зубной боли. Словно в трансе Тима видел, как ее язык медленно высовывается изо рта. Господи, разве они бывают такими длинными; но язык все тянулся и тянулся, как жевательная резинка, а он все удивлялся, гадая, когда же он закончится. Наконец он вывалился, как громадная пиявка, и Злата подхватила его беспалой рукой, чуть не выронив, но все-таки удержала и виновато посмотрела на него. Затем побрела к выходу. Как умирающая волчица, в поисках спокойного места для последнего вздоха. В оставшейся руке остатками пальцев она изо всех сил сжимала подарок Аммонита. Маленький изящный хрусталик.

Она давно ушла, а он все стоял и повторял про себя:

«Язык. У нее выпал язык».

Потом его избил Дильс. Он не верил рассказу Тимы и, исступленно крича, лупил его, как боксерскую грушу.

– Почему ты не разбудил меня? – орал он. По его безвременно состарившемуся лицу текли слезы, тут же превращаясь в ледяные горки. – Ты отпустил ее, недоносок!